Я не поэт, помилуйте! Я трутень.
На благо улья я рождён служить.
И вам в умы чтоб мысли приносить
Мне нужно больше мёда, без сомненья.
Скорей, пчела! Трудись на благо мне,
Ведь ты так хочешь, чтобы было больше
Тех мыслей, что срыгну я, став всё толще.
Давай, дурёха, ну же! Мёда мне!
И вот, когда наемся до отвала
Твоею сладостью, а может быть и ядом,
Императрица улья позовёт
И скажет, что настал последний мой полёт.
Моя откормленная рожа потребленца
Скривится, хуже старого поленца,
Оставленного влажным в солнцепёк.
Как будто плотский грех меня не влёк.
"Скажи на милость, Мать-жена святая,
зачем мне покидать угодья рая,
Коль после этого я должен умереть,
А семя моё в матке будет тлеть?
Уж лучше я продолжу пожирать
твоими детками всю собранную сласть.
А ты лети, пожалуй, восвояси.
Нотации твои сейчас не кстати!"
А королева улья лишь кивнула.
Ушла. Зима внезапно холодом подула.
Безглавый улей в панике бежит,
А жирный трутень вряд ли уж взлетит.
Мораль сей басни объяснять не буду.
Понятно будет даже тугодуму,
Что нажираться могут только сдуру
Лишь тунеядцы, гады и глупцы.
А вы ли не такие, молодцы?