В фундамент начинающейся жизни
Отец тогда основу заложил:
Быть сострадательным на чьей-то тризне,
Не красть, бояться карт и малой лжи.
Не сотвори кому-то зла, ущерба,
Не принеси убытка и врагу.
Его делами тот девиз начертан.
Завет отца священный берегу.
Он пас коров, овец десятки лет –
До сорока лишь года не достало.
И за отцом украденного нет –
Грех воровства считается немалым.
Он счёт деньгам не вёл – не понимал,
Их тратили, ещё не заработав.
Кончал пасти, свой дождевик снимал,
В пригоне бадик* прятал на полгода.
Куда и как истратилось, не знаю.
Овец кололи. Гуси, огород…
Всё съел тогдашний “добровольный” заем…
А за столом… уже десятый рот.
Мне есть что вспомнить в думах об отце.
Одной рукой хозяйство, работу –
Он делал всё, с войны оставшись цел…
Все сорок лет и к ним четыре года.
В его рассказах бывшее тогда,
Когда он в бабки, в пряталки играл,
Честнее было, лучше, без вреда…
И пили меньше, и не каждый крал.
Он говорил: “Лиригия нужна…”.
А жил, как вся тогда родня жила…
Такая власть! Не лезь против рожна, –
Крестясь рукой за стол – из-за стола.
… Отец ушёл… Покаявшись, как мог,
Как мать и дети, плача, упросили.
Прости его несчастного, мой Бог…
Отец мой – образ нынешней России.
Отец ушёл, оставив нас одних.
И как мы тут, какой нас карой мучат?
На плёнке голос возвращает дни,
Где он житейской мудрости нас учит.
Ушёл отец… И звёздной глядя ночью,
Я поражённый замер, глядя ввысь.
“Где ты, отец? И как тебе помочь?”
И голос сердца подсказал: молись!
И там, за далью, в непонятной тьме,
Уже не властен ты остановиться.
Бредёшь один. Как? Не вмещу в уме…
А путь мытарств, увы, скрывают лица…
Твой дом, порядки, все твои замки,
Жена и дети, и твои соседи
Исчезли все, как дымные мазки –
Остались все ещё на этом свете.
А радость так давно ушедших дней,
Каким позором душу одевает…
Там, в бытии, как говорят, теней,
Земную жизнь и знанья пожинаем.
Нам в “Житиях” без разных аллегорий
Рассказано, как души у святых
Прошли мытарства, не узнавши горя,
Как в двери рая принимают их.
Простым же смертным – сорок дней пути.
От бесов злобных истязанье жизни…
Этапов двадцать надобно пройти
Над самой пропастью – да не сорвёмся книзу.
И так до слёз мне стало жаль отца,
Его беспомощность, страдания его…
А контур боли милого лица,
“Помочь! Помочь! Помочь ему!” – зовёт.
Он там идёт, к груди прижавши руки,
Не злой, обидчивый, а жалкий и простой.
И столько вижу безысходной муки.
И скорбный взгляд, сказавший мне: не стой!
Иди, молись, молитва помогает…
Зашёл, свеча над книгою горит.
А мать канон Паисию читает,
Речитативом с Богом говорит.
Господь, прости отцу все согрешенья,
Он так несчастен в этой жизни был…
В предсмертный час сколь искренне решенье?
Прости, как Ты разбойника простил.
17.09.1986, Барнаул, тюрьма
*бадик – пастушеская палка.