Окончен суд. Зачитан приговор.
Конвойные уводят в коридор.
Единодушен приговор: к расстрелу.
Внезапной дрожью наполняет тело.
Я примеряю выстрелы к себе,
Привязанный к позору на столбе,
Последним взглядом небо обвожу,
Воспоминание подобное ножу
Вонзается в широкие зрачки.
О сердце, жизнь скорее всю прочти.
Конвойные у совести — года.
Свидетелей не денешь никуда.
Они кричат событиями дней,
В которых я обидчик и злодей
О сжалься, совесть, пламень охлади,
Пылающий в расстрелянной груди.
Толпятся дни и пальцы тычут в грудь,
И некуда мне совесть отвернуть.
Обиженные мною начеку,
Слезой кровавой тычутся в щеку.
В распяленные в ужасе глаза
Влетает миг и жалит, как оса.
Не повернуть, не высвободить рук.
От палачей, что замыкают круг.
Сейчас, я знаю, тело упадет,
Расколется и рухнет небосвод.
Последние ужасные мгновенья
Молитвенно наклонены колени,
“Прости, Господь, всем жителям земли,
Которые к расстрелу привели.
Простите все, за всё прошу простить
С молитвой прах в могилу опустить.
Иисус Христос, мой любящий Творец,
Прости меня, пришел всему конец.
Ты всех зовешь к омытию в Крови;
Прими меня в объятия Свои”.
...Какой-то звук... Минуты забытьё, —
И у столба лишь жалкое тряпьё,
Душа уходит в неба синеву,
За порванную пулями канву...
Тюрьма, 1980