джим год за годом ищет в толпе своего палача,
часто рубит с плеча, еле ноги усталые волоча.
ему бы вздохнуть полной грудью, а он сопротивляется всем нутром —
старину джимми стокгольмский накрыл синдром.
у того, кто в детстве любил стихи и зеленый чай,
вместо будущего — воспоминания о былом.
он смотрит на город и видит чужие лица
всех тех, с кем давно бы пора проститься.
джим разбит, подавлен, забыт, потерян;
венозная кровь течёт в глубине артерий.
задуман был из металла, да сшит из ситца,
и вздёрнут цинично на корабельном рее.
теперь из друзей остались только кагор да ром,
между раем и адом он в проёме застрял дверном;
с глади зеркала давно уже смотрит мертвенно-бледный лик.
парня убивали так долго, что он привык.
его жизнь — разбитый аэродром.
его жизнь — сюжет одной из дешёвых книг.
он с пистолетом взрослел у виска и петлёй на шее,
потеряв себя в череде бесконечных опустошений.
и если есть где-то в мире источник грусти —
наш джим прожил жизнь у самого его устья,
навечно один — не мученик, но отшельник,
не веря, что смерть из плена его отпустит.
но вдруг тишину прорезает голос (не звук, а чистая благодать).
этот голос научит джима, как больше не умирать.