Она, как могла, горела,
Пытаясь его возродить,
Как раньше, лобзала и пела,
Тщась мертвеца воскресить.
Как раньше, читала сказки
В надежде найти слезу.
Как раньше, носила глазки,
Сбирая их в вещем лесу.
Как раньше, плела себе косы,
Свой огненный локон смирив,
Гуляла у старой берёзы,
Подругам о нём говорив.
И с мыслью о нём трудилась,
Была, как жена, верна.
И с мыслью о нём ложилась,
Но не засыпала она.
Бывало, она молилась
Отцу и иным богам.
Но лучше не становилось,
И вновь забывался храм.
Однажды, ослабив ей веру
Томящим чувством тоски,
Другой приводил её к древу,
В свои заманив тиски.
И, сладким словом ведома,
Ушла она в жёлтую даль.
Ей не было больше дома,
Ей было себя не жаль.
И лишь спустя сотни улиц
И створки царских ворот
Она проснулась, без спутниц,
И был забыт поворот.
Кляня свой грех и беспечность
И всё своё естество,
Она проклинала Вечность
И всё её сучье родство.
Кляла она жизнь и свободу,
А более - имя его,
Его обещанья народу
И глупость ума своего.
Но вот он явился пред нею.
Сияньем могил ослепясь,
Она лишь сказала: "не смею" -
И мордою пала на грязь.
Он тихо её коснулся.
От пепла воздвигнув рукой,
С любовью ей улыбнулся
И властно увлёк за собой.
Былой человеческий облик
Движением губ возвратил.
Как вор покосившись на столбик
К престолу её пригласил.
А рядом бегала псина,
Объедки ловя со столов -
И он лягнул её в спину,
Швырнув через лес из голов.
Её засосала трясина
Из чьих-то мыслей и слов.
Последним, что видела псина,
Был пир чумы и скотов.