1. Умеем ли мы отдыхать?
Отдыхаем мы почти также, как и работаем: то есть никак.
Ломая в очередной раз свою вывихнутую офисной службой голову о том, где бы провести свой нехитрый отпуск, дней на семь-десять – не больше, да так чтобы и дома все время не сидеть и отдых в работу в то же время не превращать, когда затеваешь бесконечный ремонт какой или там добровольно отдаешься в рабство на дачных плантациях, я стараюсь руководствоваться простым правилом: можно рвануть хоть на Канары, хоть в Мытищи, только чтобы это был отпуск с первого дня, а не марафон с препятствиями, когда после такого отдыха чувствуешь себя еще более выпотрошенным, чем за весь год работы на офисной каторге.
Ведь вот что делают многие, в предчувствии свободы – свободы от работы – общепринятого, узаконенного, такого необходимого («ведь деньги же нужно зарабатывать!»), родного и ненавистного рабства? Они, как и подобает истинным наркоманам - работо- и стрессозависимым трудоголикам, вдохнув глоток опьяняющей свободы, тут же пускаются искать себе работо- и стрессозаменитель: то есть очередную дозу знакомого геморроя на свои умные головы. Они либо кидаются выбивать себе путевки в санатории и дома отдыха («выбивать» - такое точное определение – там, по-прежнему, прежде чем оздоровиться-подлечиться, нужно сначала потратить сколько-то здоровья на это выбивание-выгрызание зубами этого самого лечения-оздоровления – словно на личном примере доказать, что ты инвалид, больной, при смерти- ), либо бронируют туристические туры в экзотические страны, подальше и позаковыристее, словно пытаются убежать от себя и всего, что им напоминает об их рабстве, с двумя пересадками и на пяти перекладных, либо после чего просто решают «просто провести пару деньков у себя на даче», но сначала стоят в пробках по-полдня, потом ползают задницей в небо на грядках и разрешают кучу накопившихся за их отсутствие проблем, после чего изможденные, но довольные таким отдыхом, доползают до дома и довольные, с больными членами по всему телу, проваливаются с морфическое забытье, чтобы уже завтра снова выйти на работу.
Те, кто дачам предпочитает отдых более всеобъемлющий и изматывающий бегут дальше: эти счастливые, бедные умом и часто небедные телом, не вкусившие с Древа Познания, Как Можно Отдыхать, перед тем как отбыть к райским кущам обетованной земли Отдохновение, закупаются чемоданом тряпья - чтобы носить на отдыхе, чемоданом колбасы – чтобы не умереть с голоду в пути и на отдыхе и чемоданом денег – чтобы «отдыхать, как люди» и выезжают, вылетают, выпрыгивают из своих зачумленных мегаполисов и затрапезных тьмутараканей, и … вот он сладостный миг свободы, вот оно счастье…
Но прежде им нужно преодолеть еще пару-тройку барьеров в этом марафонском забеге - на пути к Счастью: забронировать гостиницы и базы отдыха, купить билеты на поезда-самолеты, дотащить все свои чемоданы до этих поездов-самолетов и не рассориться с друзьями и не развестись с супругами, прежде чем ты доберешься до пункта назначения Вот он Отдых! Вот оно Счастье! Конечно, все это делается заблаговременно, заранее, на рабочем месте, когда начальство не видит – но сколько сил нужно положить на то, чтобы в этом забеге среди тебе подобных, с чувством локтя в бок и всепобеждающим желанием обогнать всех остальных и прийти к финишу, как минимум в числе призеров.
А какая, скажите, вселенская радость от экскурсий и поездок в составе какой-нибудь группы или, что хуже, с коллегами по работе, куда-нибудь в belle Paris на два дня или на кОлОритный Урал на неделю? Тебя либо таскают по за тебя запланированным маршрутам, от каких-нибудь чем-то там якобы примечательных руин до ближайшего краеведческого музея или дома, в котором якобы останавливался сам Столыпин, проездом из Сургута в Бодайбо, всю дорогу рассказывая легенды и сказки, либо ты сам таскаешься с и на работе надоевшими коллегами, которые за тебя решили, что бутики интереснее Лувра, и когда, и как, и зачем…?
Я пару-тройку раз пробовал бежать вместе со всеми – ну, ведь все же бегут. Бегут с июня по сентябрь, обливаясь семью потами, стоял в очередях, ночевал на вокзалах. Выбивал какие-то якобы причитающиеся мне путевки на какие-то базы отдыха, на которых уже все занято, бронировал отели, больше похожие на ночлежки с дворцовыми расценками и негостеприимным сервисом, таскал какие-то чемоданы с тряпьем и колбасой и с видом дохлой лошади с самолета на поезд, пока довольно скоро понял, что такой бег не по мне - я больше люблю неспешные прогулки, когда мне никто не дышит в затылок, ценю свое время и берегу нервы.
Теперь я езжу с одним рюкзаком, в котором бутерброд, бутылка воды и смена белья, забираюсь подальше от протоптанных до пыли отдыхающими марафонцами троп – курортов, отелей, вокзалов, прежде всего, ищу простоту и тишину, пускай и в спартанских условиях.
Самый лучший отдых – это, во-первых, когда именно отдых, а не марафонские скачки, а во-вторых, когда вокруг природа и ты сам себе хозяин без режимов проживания, питания и принудительного выгуливания.
2. Браславские озера. Начало
«Куда поехать отдыхать этим летом?» наряду с «Что делать?» и «Кто виноват?» -один из вечных вопросов для русского человека.
Оставшись недовольным предыдущим и без того, краткосрочным отпуском, когда только и делаешь, что отсыпаешься, объедаешься и попеременно решаешь по телефону рабочие вопросы, я решил в этот раз всенепременно убраться подальше от работы и из города. Чтобы ни одна собака… Но только так, чтобы и без особых заморочек с бронированием отелей и баз отдыха, просиживанием на вокзалах в ожидание билетов и свободных мест, раздражением, жарой и вездесущими толпами отдыхающих. А куда податься без всех этих радостей и прелестей, и чтобы не очень дорого, и чтобы пение птиц по утрам, а не жужжание потревоженного человеческого улья, если не туда, где все уже растащено-забукано-закакано глобальным туристом-отдыхающим? И решил-ка я рвануть далеко, но не очень, туда, где знакомо, но не до боли, уютно, но не накладно: на Браславские озера, что в Витебской области, прямехонько подле самой границы с Литвой и Латвией.
Почему именно туда? А потому что Природа, Простота и Простор. Потому что Недалеко, Незнакомо и Недорого. Потому что Дикарем, на День-другой, Да и просто потому что почему-то захотелось, а не потому что логично-аналитично правильно и выгодно.
Поехать я решил на майские праздники, так как летом даже на скромных белорусских базах отдыха народу – не протолкнуться, с их шашлыками и машинами, а бродить между пьяненькими человеческими бревнами, а не живыми соснами, березами и буками, вдыхая дым и перегар, а не сосновый аромат и слушая шелест листвы и пение птиц, мне не хотелось. На майские – потому что уже не холодно и еще не жарко. Потому что захотелось так-)
В три имейла я забронировал себе номер на одноименной турбазе «Браславские озера» (что? где? когда?), узнал в интернете расписание поездов до Витебска, на следующий день кинул в рюкзак зубную щетку и бутерброд и в тот же день отбыл в неизвестном для меня направлении - на Браславщину, имея в голове весьма смутное представление о том, как я буду туда добираться – от того и интереснее!
3. Дорога
В поезде даже немой заговорит.
До г. Браслав, районного центра Браславского района, в котором и находятся те самые озера, я добирался на поезде. Почему поездом, а не маршрутками, которые ходят туда с периодичностью в два часа и которыми намного быстрее? Да просто потому, что путешествие на поезде – это путешествие из детства и как само путешествие в детство. Это когда вы всей оравой – мама, папа, бабушка, подруга бабушки, ее внук, твой друг, его сестра, твоя подружка – вы все втискиваетесь на узкие сиденья, егозя и балуясь, усаживаетесь, снова в поисках чего-нибудь вскакиваете, снова садитесь. Все радостно взволнованы, возбуждены: а взяли ли билеты, и паспорта, и не забыли ли с собой покушать, и попить, и где туалет, и когда трогаемся, и когда прибываем, и где сходить. А ты с другом тут же лезешь на верхнюю полку, открываешь окно, чтобы ветер дул что есть силы в лицо, и вот уже поезд резким толчком и с грохотом вагонов, пробегающим в самый конец состава, трогается с места и плавно начинает набирать ход, а вы смотрите в окно, и вам так радостно, здорово и радостно от того, что было, что есть и что еще предстоит.
За окном проносятся бесчисленные хвойные леса и березняки, дубравы и орешники, пшеничные, гречишные, кукурузные поля, какие-то большие и вовсе маленькие населенные пункты, деревни и небольшие города, реки и озера, станции и полустанки. На станциях и полустанках все кого-то встречают, кого-то провожают, целуются и обнимаются, плачут и смеются, радуются и печалятся. Все жизнь и судьба fast forward - за грязным окном вагонного окна…
Я устроился на своем месте – вернее, не совсем на своем, а на нижнем, так как мое было как раз выше, достал бутылку с водой и стал лениво, в полприщура наблюдать за входящими в вагон. Вот прошла-проковыляла в старомодном платочке хиленькая бабуля с тяжелым баулом – видно, пенсионерка, которую очередной кризис, «каторага нэт и быць не может!», как заявил президент Лукашенко, погнал куда-то искать приработка к своей пенсии в сто долларов. Вот прошпацировала гламурная киса – в крашенных коготках левой руки розовый смартфон, на локотке правой увесистая сумка «под крокодила» (кто-то же внушил гламурным кисам носить даже увесистые на вид чемоданы на тонком согнутом локотке, как бы мучительно это не было – красота требует…) , вот протопал бравый белорусский военный в задранной кверху, как кавказский «аэродром», фуражке-кепке и «подстреленных» штанах – вид важный-преважный у защитника родины.
В попутчики мне досталась молодая пара, он и она, которые были больше увлечены собой, чем чем-то еще, и сходу и без обиняков весьма словоохотливый бобруйчанин, который отвез детей в санаторий на машине и теперь почему-то возвращался назад в Бобруйск на поезде, который работал каким- то там начальником чего-то, у которого дед дошел до Берлина, а в гараже стоял внедорожник «Патриот» - это только то, что я узнал в первые десять минут его знакомства со мной.
Поначалу я был не против – дорога способствует общению, именно в поездах люди склонны быть самими собой, настоящими, хотя бы и на час-другой, и это не может не радовать, единственно мне не хотелось изливать никому ни душу, ни сердце, а хотелось только молчать, что у меня и получалось весьма успешно первый час.
Потом с настырным бобруйчанином отмалчиваться уже не получалось, так как он затребовал моего мнения относительно ситуации в стране, ее руководства в лице «Александра Рыгорыча» и вообще, что я думаю о белорусах. Я перечислил ряд вещей, которые мне искренне нравились, таких как безопасность, порядок, чистоту, но также искренне сказал, то Беларусь, на мой взгляд, это «страна аккуратных фасадов, которые видят все, и старых, захламленных задних дворов, которые не показывают никому». Бобруйчанину мысль понравилась, он ее радостно, хотя и вполголоса, озираясь по сторонам, подхватил, чтобы, как я понял, нести дальше в массы.
На какой-то час мы сделали паузу: общительный бобуйчанин залез на верхнюю полку, чтобы время от времени отвечать на телефонные звонки, я же улегся на нижнюю, так, не раздеваясь и даже, несмотря на привычное хождение по вагону, голоса в полную силу и стук колес, даже ухитрился провалиться в тяжелую дрему, чтобы уже через час быть разбуженным своим соседом, который уселся рядом со мной, приготовившись сходить в Минске. Последние полчаса он мне рассказывал о том, как они «рубили бабки на ипэшниках», показывал фотки своего «Патриота», рассказывал о каком-то там знакомом, который купил себе «Инфинити» за сто тысяч (не рублей) и «который возил Сафина» (кто такой Сафинн, я не знал) и под конец просто разозлил меня, потому что милую поначалу беседу умудрился испохабить своими глупыми разговорами о материальном. Я был рад, когда он, выболтав мне свою боль и радость, пожав мне крепко руку на прощанье, наконец, сошел на минском перроне и тут же человеческой каплей растворился в толпе-море встречающих-провожающих минчан.
Я залез на верхнюю полку, так же, как был, не раздеваясь, прикрыл глаза рукой от тусклого света, подумал минуту-другую и о шаблонной глупости и такой насущной необходимости большинства трепаться про все малозначительное, кроме того, что того заслуживает какого-то внимания, о мимолетности наших встреч в человеческом море-океане, о завтрашнем дне, который, может быть, мне принесет радость, и почти заснул под такой же тусклый рокот голосов и шагов…
В пять часов утра проводник, миловидная девушка раздала всем прибывающим на место их билеты, а уже минут через десять, мимо нас, сидящих в боевой готовности с вещами на выход, старший проводник, грузный мужчина с сердитым лицом снова коротко опросил: «Билет?!» «Э-э, вот мой билет» - не понял я, зачем он снова спросил у меня билет. «Билет нужен?» - снова коротко пояснил проводник так, что я почувствовал себя виноватым за свою непонятливость. Но уже через секунду просек, что он собирал у пассажиров ненужные билеты, чтобы потом их загнать разного рода командированным, которые не потратились на дорогу, но у себя, на работе, могли представить такой билет и получить компенсацию его полной стоимости. Маленький бизнес, которым занимаются и проводники поездов и водители маршруток в Беларуси.
В половине шестого утра я прибыл в Витебск, в первом буфете заказал себе чашку невкусного кофе, достал взятую из дома куриную ногу, которую я не осмелился съесть на ужин в поезде по причине куриного запаха и человеческой скученности на один квадратный метр, быстро ее уработал, запил дешевым кофе и, не мешкая, отправился на автовокзал, что бы прямо за углом.
Подойдя к окошку справочной, я увидел еще одного рано завтракающего, вернее, завтракающую: объемная тетя привычного советского образца (большая грудь, большая попа, большое все) что-то смачно подчищала из пакета на стойке. Я набрался терпения, решив дать тете время спокойно дожевать свой завтрак – я не формалист, могу подождать пять минут. Однако тетя за обе щеки доела содержимое пакета, вытерла жирные губы-бантиком тыльной стороной руки и, бросив на меня «советский» недовольный взгляд, знакомый всем с детства, когда все, кто по ту сторону стойки или прилавка - как личный враг, и медленно выплыла из своего справочного алькова в неизвестном направлении. Через минуту туда плавно зашла другая тетя, более интеллигентного вида – «наверное, какая-то начальница» - еще подумалось мне, не глядя на мою заспанную физиономию в окошке, пошебуршила раскиданные на столе бумаги, нашла что искала, и также, не взглянув на меня, плавно вышла. Меня стало одолевать привычное раздражение от привычно «ненавязчивого» белорусского сервиса. В кабинку снова вошла советская тетя-мотя и, на этот раз видя мою терпеливую настырность, зло бросила: «Что вам?» «Мне ваших десять драгоценных минут». Тетя-мотя недовольно плюхнулась на сиденье, я ее подробнее спросил, как мне лучше добраться до Браслава и как оттуда, и она принялась одним пальцем ожесточенно щелкать по клавиатуре в поисках ответов на мои глупые вопросы. Но щелкала она секунд десять – не больше, когда к окошку, слева от меня, подшаркал маленький старичок-лесовичок со вчерашним перегаром и почти нежно поскреб ногтем с трехнедельным трауром по стеклу справочной. Тетя даже не повела бровью в его сторону, продолжая щелкать одним пальцем по клавишам. Старичок снова осторожно поскреб, на этот раз, всей пятерней, пытаясь привлечь внимание тети-моти. «Люба, я пришел, я пришел, Люба» - почти как Деточкин в «Берегись автомобиля» беззубо прошамкал он. А в это время, с правой стороны, ко мне примкнула интеллигентная начальница: «Извините, я только журнал возьму». Я отошел на задний план от интеллигентной начальницы и настырного пьянчужки, продолжавшего скрести пальцами по стеклу. Начальница взяла переданный тетей-мотей журнал и, не совсем интеллигентно покачивая бедрами (уж не по мою ли душу?), ретировалась, и пока я приходил в себя и приходил на свое место, нудный старикан уже торчал своей лохматой головой в окошке справочной, пошло заигрывая с тетей-мотей. Я взорвался: «Мужчина, ну-ка станьте в очередь!» На что среагировала и до этого холодная к знакам внимания старичка тетя-мотя: «Тебе чего?!» «Люба, я на работу пришел» - почти по-телячьи промычал пьянчужка. «Тебе ключи?! На!» - тетя потянулась за связкой ключей и почти швырнула их в старика. «Не, ключи мне не нужны. Я просто пришел сказать, что пришел…» «Вот, старый дурак!» - тетя швырнула ключи на старое место, снова обратила свой злой взор к монитору и возобновила поиск, на который уже ушло минут двадцать. Через минуту она все записала мне на бумажку, продиктовала дл верности еще раз и, почти успокоившись, взяла мой оплату ее драгоценного времени в размере восьмисот рублей.
У меня был час. Я, было, думал потратить его, быстро пройдясь по окрестностям автовокзала - Витебска, но за окнами застучал не по-майски противный дождь, повеяло холодом и я решил выждать час на месте.
Через сорок минут я уже сидел в маршрутке, а еще через двадцать был на пути к своей конечной цели: Браславу и Браславским озерам.
4. Браславские озера
Забегая немного вперед и делясь уже чуть позже полученным практическим опытом: в нескольких словах, что такое Браславские озера? Ну, это пять-шесть довольно больших, почти как море – так что едва другой берег видно и глубоких – до сорока метров в почти черную воду, и до сотни малых - мал мала меньше озерец, оставшихся после того, как какой-то там ледник, в какой-то там поздний Ледниковый период, нехотя отступил-прополз на брюхе дальше на север, оставив после себя шрамы и рытвины, заодно в них и растаяв. На озере свободно и величаво покачиваются на невысоких волнах белые лебеди-шипуны, гоняют друг друга по камышовым зарослям дикие утки, ныряют венценосные поганки и непугливые нырки, кричат над головами вездесущие чайки. В озерах водятся лещ, щука, сазан, сом, угорь. В лесах вокруг озер обитают лоси, олени, рысь, барсуки, бобры, и говорят даже остались еще медведи (но, скорее всего, по легенде для туриста-ротозея привычно врут – повторяют сказку с 50-60-х годов, когда медведи там еще замечены были).
Самые крупные озера – Дривяты, Снуды, Струсто (одни названия чего стоят – попробуй запомни!). Мне довелось отдохнуть и немного исследовать озеро Дривяты, несколько раз пешком обойдя всю его северное и восточное побережье. Дно озера, где глазу доступно, в одних местах желтое, песчаное, в других глинистое, заиленное, в третьих из мелкой, битой пресноводной ракушки. Берега озера щедро поросли тростником, в котором обитают и лебеди, и цапля, и утки, и чайки, а также нерестится сазан. Например, в первый день своего прибрежного похода, в одной из излучин, прямо в ста метрах от города, я услышал громкие всплески в зарослях тростника. Подумав, что это какая утка или поганка плещется в воде, я сначала, было, продолжил свой путь, но второй и третий всплески заставили меня остановиться, чтобы вглядеться в круги на воде. Нигде выныривающей птицы я не заметил. Только в нескольких десятках метров чайки устроили целый базар, не переставая ошалело кричать. Я пригляделся пристальнее. Всплеск, другой, и вот уже мне показалось, что у самых зарослей я заметил плавник какой-то крупной рыбы. В изумлении от того, что рыба может быть столь крупной и вести себя так активно, я замер, внутренне давая себе слово не уходить, не разобравшись. Потом уже на самом мелком месте в камышах, где глубина была всего сантиметров десять-двадцать, я увидел, как рыба «ходит». Буквально, как медведь, пробирающийся через чащу, рыбины проламывали себе путь через тростник, ожесточенно молотя по воде сильными хвостами, когда случалось застрять, чтобы ускориться.
Увидав вдалеке фигурки двух людей, также за чем-то внимательно наблюдавших, я поспешил к ним, чтобы выведать, что это за рыба и почему она так себя ведет. Ребята, по виду, то ли местные природоохранники, то ли мелкие браконьеры, сквозь зубы лаконично поведали мне, что это «сазаны нерестятся». Ну, а дальше я и сам все знал – что за птица сазан, что живет там, где тростника и грязи побольше и что весить может аж до двадцати кг.
Что меня еще приятно удивило, так это совсем непугливые лебеди, которые величаво плавали в десяти-двадцати метрах от берега и лишь нехотя, неторопливо удалялись, стоило мне вплотную подойти к ним. В случае с лебедями в том месте, где находилась моя база, так те и вовсе, не то что бы медленно удаляться не думали, а, напротив, подплывали прямо к тому месту, где я появлялся, наверное, в надежде полакомиться чем-нибудь, чем их до меня прикармливали. Изумительная, умиротворяющая картина природной идиллии.
На территории Браславского района находится заповедник с одноименным названием и еще несколько заказников и национальных парков, в которых действует строгий запрет, в определенное время года, на охоту и рыбалку. Надо сказать, что то, что касается охраны природы и окружающей среды, то местные власти молодцы: во время моего пребывания в начале мая ни купаться, ни ловить рыбу, ни плавать на лодках, дабы не побеспокоить местные нерестящиеся виды рыб, таких как сазан или тех же лебедей, было строго запрещено. Одиноко сидящих с удочкой там и сям, иногда прямо под столбом-вывеской «Любительская рыбная ловля в период с 1 мая до 10 июня строго запрещена» я кое-где все же видел, но так и не понял, нарушали они что-то там или нет.
В начале мая погода стояла отменная: тепло и безветренно. Синее до одури небо с грядами кучевых облаков, медленно наползавших друг на друга и выстраивающимися в причудливые небесные бастионы и играющая солнечными бликами, почти бесконечная водная гладь, которая лишь в самой дали переходила в густые сосновые, словно с живописной туристической открытки леса, навевали фантастическую негу, заставляли меня поверить, что я где-нибудь далеком море, а не в центре материковой Европы. В сердце медленно возвращался где-то и когда-то потерянный покой, вытесненный городской суетой, рождалось явное первобытное ликование от такой близости к природе и от почти единения с ней. В такие моменты хотелось все бросить и поселиться здесь, прямо у этой покрытой солнечными искрами водной равнины, зажить просто и понятно, лишь бы каждый день видеть это синее небо, эти пенящиеся облака, эту сверкающую на солнце водную гладь.
5. Проживание и питание
Меня разместили в главном корпусе «Браславских озер», в двухместном однокомнатном номере с душем и туалетом. При приеме сказали, что мне даруют еще 50% скидку. (Ну, в скидки, как и во второе пришествие Иисуса, я не верю, но было приятно). Две кровати с ночными бра, две тумбочки, стул с плоским телевизором местного разлива с исковерканным Vytyaz и Zala (то ли кабельное, то ли еще какое ТВ, которым «ты можешь управлять»), стол, стул, шкаф в прихожей и большое замечательно окно, в котором по утрам я имел счастье наблюдать своих прирученных лебедей и через которое по вечерам имел радость слушать соловья. Все было чинно, чисто и комфортно.
Кроме проживания я взял полный пансион с трехразовым питанием, чтобы о готовке не беспокоиться. О времени приема пищи у меня поинтересовались: я имел возможность выбрать, «когда барин изволит кушать». В сутки этот полный пансион мне обошелся в 300 тыс. белорусских рублей (примерно 15 долларов), что, как получается, совсем недорого.
Я сходу принял душ – здесь, правда, тихая поэзия пасторальных путешествий была разбавлена суровой прозой местной жизни: вода в душе была едва теплой и пахла тиной (уже вечером, за чисткой зубов я точно убедился в том, что водозабор у них был точно из озера и едва ли как-то хлорировался – во рту оставался стойкий привкус болота с лягушками). И еще вода в душе не желала уходить, откуда пришла – обратно в озеро. Но разве это так важно?
Приняв душ и кое-как обсохнув, я почти выбежал вприпрыжку наружу, чтобы подробно исследовать близлежащие окрестности. Итак, главный корпус номеров на двадцать – не больше, справа так называемые «бунгало», деревянные домики, слева столовая с дискотекой и еще чем-то, рядом высоченная труба с горой рубленых дров – котельная или что-то в этом роде, дальше снова бунгалЫ, фигурки из дерева коня, коровы и теленка, как их любят ставить везде в Беларуси, подстриженная травка-муравка везде, а за самим главным корпусом то самое ДрЫвяты – небольшая затока озера. Дальше база отдыха «ДрЫвяты» - в первый день мне довелось и туда сходить, обследовать все: база довольно-таки футы-нуты, классом комфортности явно повыше будет, чем «Браславские озера», шезлонгами на балконах, парковкой с внедорожниками, обнесенной по периметру чуть ли не колючей проволокой и тому подобной пафосной шелухой. Убедившись в том, что «Дрывяты» явно пофешенебельнее, чем «Браславские озера», я пришел в еще большую радость, так как мне милее простота и тишина, а не пафосность и зеркальные интерьеры, в которых ни плюнуть, ни растереть.
Обед я пропустил, вместо того сгоняв в местный магазинчик и прикупив всякой вредной дряни, вроде вареной колбасы, копченой салаки, йогурта и пива. Продавец магазина, мужичок лет шестидесяти, был просто неимоверно любезен и почти раболепен – разве что ноги мне не целовал за то, что я заглянул к нему на огонек (белорусы, в своем большинстве, сами по себе народ воспитанный и нехамоватый – наступив белорусу на ногу, вы можете не успеть извиниться перед ним, так как он сам раньше вас извинится перед вами-). Он и так со мной заигрывал и эдак («Наверное, принимает меня за иноземца» - подумалось мне). Я с трудом отвязался от него, вернулся в номер, отхлебнул теплого пива и соорудил себе большой бутерброд. Пощелкал по каналам. По каналам показывали ту же пустую ерунду, что и по всем каналам мира. Я телевизор выключил, чтобы не портить себе настроение и снова пошел прогуляться.
Ближе к семи вечера я отправился в столовую. Сначала ломился в одну закрытую дверь, потом в другую, пока не сообразил, где у них парадный вход для дорогих гостей. В столовой меня встретили чуть ли не с оркестром и красной дорожкой: навстречу вышли повар и, по всей видимости, заведующая столовой, или как у них это называется. Все непривычно улыбались (обычно белорусы задумчиво грустны, «сумны», а тут какие-то турецкие белозубые улыбки). Заведующая и повар показали мне мой столик и просили подождать «две минуточки».
Ужинал я на белой скатерти в счастливом одиночестве. Никого, кроме меня в столовой не было. Ни очереди, ни талонов, ни привычной путаницы. На ужин потчевали гречкой без масла и тремя колбасками, целой горой капусты с маслом, немного зачерствевшим серым хлебом, чаем в пакетиках на выбор: черным и зеленым. Я выбрал зеленый.
Надо сказать, что и в дальнейшем кормили, как кормят почти во всех белорусских столовках: просто, не очень вкусно и обильно. Например, на завтрак на следующий день меня угощали картофельным пюре с плавающим сверху растопленным сливочным маслом, тремя тефтелями, каждая размером с мой кулак, после чего принесли три здоровенных блина размером с книжку с творожной начинкой и щедрой лужицей жирной сметаны. Вафлю «Витьба» и «Кофейный напиток со вкусом сливок и сахаром». Я кое-как уработал две тефтелины и картошку, третью оставил и кое-как слопал один блин, так же как и не притронулся к дешевой вафле. Перед тетенькой-официантом и поваром в одном лице мне пришлось почти оправдываться, как в детстве перед своей мамой за то, что я плохо ел.
И в последующие дни меня продолжали потчевать всем жирным, калорийным и обильным, что я не мог дождаться, когда я уже поем нормальной еды: вечная бульба – жареная, вареная, пюре, плавающие в жире котлеты из свинины и жареная колбаса, салаты из крабовых палочек, консервированной кукурузы и риса, щедро сдобренные лоснящимся майонезом последней жирности - еще день-другой и я сам залоснюсь, лопну от такой еды. (Стоял месяц май, я тосковал по салату из огурцов, редиски и зеленого лучка, мне хотелось рыбы, а не свиных котлет, каш, а не картошки, кефиру, а не сладкого с разводами сахара чая из чайника, каких-нибудь фруктов). Одним словом, их «квизин» мне не понравился, но было одно веское «но» в их защиту: радушное обслуживание полных, розовощеких белорусских «жанчын», которые больше напоминали мам или, на худой конец, дальних тетушек, обеспокоенных тем, что «дитятко плохо ест». Они так приятно улыбались, так переживали, отчего я не пришел на завтрак, так были искренни и чисты, что я чувствовал себя почти подлецом за то, что терпеть не мог их стряпню.