Блокадный город словно мёртвый -пуст.
А всё бомбят по школам и больницам.
Здесь под ногами штукатурки хруст.
И у людей одни глаза на лицах.
Здесь трудно выжить взрослому. Зима.
И многие без хлеба и без крова.
И рушатся под бомбами дома,
Но жизнь ростками пробивает снова.
Я появился, словно тот росток.
Под бомбами меня рожала мама.
Не виноват я. Просто вышел срок.
Но нет роддома. Есть от бомбы яма.
В рубашке я, наверное, родился.
Так иногда в народе говорят.
На "детскую" весь потолок свалился,
А я был жив. И Богом послан "брат".
Искал он на обломках мать с сестрою,
Но из живых, остался только я.
И он решил, что пусть нас будет двое.
Что как ни как , а всё таки - семья.
Худой, голодный, но не павший духом,
Он брёл туда, где нас могли спасти.
И ветер песню смерти пел на ухо.
Он был так слаб, но продолжал идти.
И место это было детским домом.
И он дошёл туда, почти ползком.
Наверно, был он Господом ведомый,
Что отыскал дорогу в детский дом.
Сестричка, что младенца забирала,
Мальчишке кипяточку налила.
Зима за стенкой просто лютовала,
И мальчик обессилел от тепла.
Но прошептал замёрзшими губами:
"Алёшин- пусть фамилию дадут.
И пусть он будет наш. Пусть будет мамин.
И пусть Алёшей, как меня, зовут."
Мне 75. Я, Алексей Алёшин.
Алёшу десять лет, как схоронил.
А Ленинград отстроился, роскошен.
Враг ни людей, ни город не сломил.