Я скакал верхом на палке,
совершая поворот...
Чикал чикалкой Чикалкин
и начикал много фот.
Вот:
Дядя Петя с тётей Маней,
как два крепеньких груздя.
Дядя Петя тётю Маню
обнимает за грудя.
Чтобы чётко был в ответе
за разбитые часы,
тётя Маня дядю Петю
поднимает за трусы.
Беспризорник Бобик лает, –
чешет лапой вшивый бок.
Пацаны в очко играют –
веет лёгкий матерок.
Вадик бабушку Ларису
вдруг о чём-то попросил, –
потихонечку описал
и песочком пригасил.
Я скачу, – а как иначе!
Гордо выпятив живот,
дядя Гриша тоже скачет
за пловчихою и ржёт.
И на этом светлом фоне,
отряхнувшись от утрат,
дядя Моня с тётей Соней
поглощают лимонад.
Муравьи зашевелились:
заползают за трусы...
Из кустов Карандашвили
наблюдает за Люси.
И глаза горят, как угли –
ослепительны до слёз...
Девки скользкие, как угри.
Парни мокрые, как хвост.
Смех и крики воздух плещут
от восторга, над прудом...
Из стаканы водку хлещет
с Огурцовым управдом.
Прошлый век. И полдень жаркий.
Пятьдесят какой-то год.
Чикал чикалкой Чикалкин
и начикал много фот.