Ярослав Сейферт
Май
Дозорная башня без устали дарит кому-то
белейшее облако и ясно-синий Синай.
И всё, как обычно, - воздушен, и нетто, и брутто,
поэт осеняет стихами свой месяц, свой май.
И он же вздымается в бронзе над Площадью Рынка,
и пара влюблённых глядит, с любопытством в глазах,
как в бронзовый лист он врезает пером, словно финкой,
надзвёздные притчи и сведенья о чудесах,
стихи гравирует о доле людской и печали,
о том, что минуют напраслины всех перемен.
А может, о лучшем - о женственном грезит начале,
о благоухании роз, преклоненье колен.
То Дворжак вструбит, то охотничий рог над горою,
жар-цвет одуванчиков в Пражский вливается Град.
И девушка прячет лицо на плече у героя,
где верность упора знавал и ружейный приклад.
И вправду, Маэстро, призыв Ваш - прекрасен и вечен.
Воскликнете «Май!» - и пронзает до дрожи приказ.
Вот время любви наступает, магический вечер,
и нежной присяге никто не изменит из нас!
Лампочка
Вокруг застеклённого огня
клубится
рой мерцающих крылышек.
И Томас Алва Эдисон,
отрывая взгляд от книги,
молча усмехается.
Боже!
Мистер Эдисон -
Вы спаситель мотыльков!
* * *
Грудь твоя – словно яблоко
из Австралии.
Нет, две груди твоих –
словно два яблока
из Австралии.
О, как любы мне эти подсчёты!
Перевёл с чешского
С.Шелковый