А степь на закате горела. И вот – отгорела.
И дышит прохладой ее потемневшее тело,
И травы безмолвно танцуют в густой синеве.
И месяца лодку небесные волны качают,
И волны смывают неслышно дневные печали,
И, руки сплетя, мы лежим, затерявшись в траве.
Огня не зажечь, чтобы глаз чей-то, жаркий и темный,
Не выследил двух беглецов, что остались без дома,
И взгляд не пробил нас навылет, злой пуле сродни.
Но можно представить: на этой притихшей равнине
Босые, усталые, в страхом пропахшей рванине,
Пройдя через боль, мы внезапно остались одни.
И мир открывается нам, словно первым на свете,
Летит между звезд светлым мячиком наша планета
И нас, две живые пылинки, с собою несет.
Пока ночь вокруг не наполнилась жаром и гулом,
Пока нам в глаза не глядит безразличное дуло,
Мы можем подумать о небе. О небе – и все.
Не бойся, любимая. Спи, беспокойства не зная.
Неведома нам даже наша дорога земная,
Откуда нам знать, что откроется людям за ней?
И лезет степная трава между пальцев и режет.
И мир на рассвете уже не окажется прежним,
Родившись из зарева, крови и ржанья коней.