Обложные дожди наполняют проспекты водой.
Жестью крыш грохоча, продвигается неба армада.
Дом давно опустел, но всю ночь говорят за стеной
Тени прошлых времён – мертвецы моего Ленинграда.
Все матросы вернулись на старый, но гордый фрегат,
Обнищавший, разгромленный и предоставленный ветру.
И цепляется память к чугунным решёткам оград,
Средь оживших камней будешь кланяться каждому метру.
Город смотрит на мир жёлтым взором усталой совы;
Льётся свет на асфальт из неплотно зашторенных окон.
Седовласый атлант выбрит шквалом с верховьев Невы,
Где к рассвету стакан наполняется солнечным соком.
Жестяной циферблат как венок из увядших цветов,
Въелась ржавчина дней в механизм шестерёнок и стрелок.
На последнем трамвае успеть до развода мостов
В коммунальный мирок – королевство кастрюль и тарелок.
Снова чаю с дороги в прокуренной кухне нальют,
Пожилой абажур над столом скорчит скорбную мину…
Словно жаркая печь, будет милым убогий уют –
Он поможет опять пережить в одиночестве зиму.
Пусть косматые львы охраняют гранитный оплот,
А когда в рукаве спрячет звёзды весна, как гадалка,
Фонари поведут в край пустынных чухонских болот:
Там дурманом дыша, к себе манит ночная фиалка.
…Томной дамой луна ходит в полночь гулять на балкон.
Вереницы дворов прячут в чреве сердечные тайны.
Продолжается танец дворцов, площадей и колонн…
Будет жив Петербург, пока небо хранит его камни.