Бессонной ночи тягостное блеянье,
Пожара чувств и дум моих томленье
Срывают темноту с небесной глади.
Я расскажу вам о своем проклятье.
Мне было около семи,
Когда отец, вернувшись из Парижа,
Где в командировке был недели три,
Сказал: любимая, прости,
Ты мне мешаешь развиваться,
Ребенка нашего возьми,
И уж не надо возвращаться.
Он не был глупый иль ходок,
И не был ветреный повеса.
Он просто выбор сделать смог.
И вместо омута семьи
Пошел стезею Ахиллеса.
В бою он закалял клинок,
И им сжигал врагов безбожно.
Идеи преданный пророк,
Что счастье лишь в борьбе возможно.
Такова его стезя.
Моя же все ж была иная.
Я рос болезненным весьма,
И драки часто избегая,
Прослыл талантливым с ленцой,
Честнейшим малым с подлецой,
Не храбрецом, и не трусливым,
Короче, жалкой серединой.
У сердцевины яблока – зерно.
Мое ж зерно запылено.
Прошли года. Я стал взрослее.
Но страсти в сердце не имея,
По-прежнему я был из тех,
Кто все равно не лучше всех.
А мать несчастная моя,
Страшась судьбы ударов подлых,
Жалела всячески меня.
И ей казалось, что любя
В тепле выращивала розу,
Не закаленную морозом.
Таким я рос из года в год
Со звучным титулом – урод.
Урод без чести, без отваги,
Ни разу не державший шпаги.
Ну, рос и рос, и что с того?
И вроде все бы ничего…
Но как у каждого бывает:
Себя он лучшим полагает.
И как обидно сознавать,
Что ты не тот, кем мог бы стать!
Когда бы жизнь во мне кипела,
Тогда бы сердце не посмело
В унынье мрачном прозябать;
Тогда б я не хотел в кровать
Зарыться с головой от мира;
Тогда б меня спасла бы Лира.
Но это все слова-слова -
Пустой надежды имена,
Безропотных желаний тень.
И так же скука каждый день.
Мне скоро тридцать. Вот пора
Для грандиозных совершений,
Для новой жизни, впечатлений,
Для путешествий и побед,
Для плодотворных дел рассвет.
И вот к такому рубежу,
К такой границе судьбоносной
Я, ковыляя, подхожу,
То ли подростком, то ли взрослым.
Ответ бы был в душе моей,
Будь терпелив я и мудрей.
Но, между тем, вокруг я вижу
Тех, кто судьбою не обижен.
Кто к тридцати годам успел
Себя создать, как он хотел.
Трудом безудержным и волей
Счастливым быть себе позволил.
О тех героях сложат песни.
Их подвиг будет всем известен.
Ведь жизнь – не поле перейти…
А эти люди-то смогли!
И так они вперед идут.
А я завидую вот тут.
Но как же быть? И что же делать?
Когда сжигает изнутри
Желанье счастья и любви,
Желанье власти и борьбы.
И я кричу – бездарный воин –
Что я достоин. Я достоин!
Хотеть не вредно, говорят.
Мои ж желанья словно яд.
Проходит юность на глазах.
Душа по-прежнему в слезах.
Мне скоро сорок…Сорок лет!
А я все жду судьбы привет.
Когда же свой беззубый рот
Она ко мне-то повернет.
И улыбнется во всю ширь –
Мой долгожданный поводырь.
Когда пол жизни своей спишь,
То очень трудно различишь,
Где реальности следы, где грезы,
И на призывы и вопросы
Многозначительно молчишь.
И так в молчании пустом
Пол века прожил я глупцом
С тремя подругами своими:
Надеждой, ленью и мечтой,
Что вскоре буду я другой.
А жизнь похожа на вокзал –
Свою судьбу я ожидал.
Но видимо перрон не свой
Был уготовлен мне судьбой.
Но время крутит моховик.
Мне шестьдесят – и я старик.
Герои носят ордена.
У них закончилась война.
Моя война мне предстоит,
Коль смерть ей путь не преградит.
Уже кончается мой век.
Я был бездарный человек.
Теперь прощаюсь я с тобой,
Читатель безымянный мой.
Последний предрассветный час
Моим письмом скрепляет нас.
Сквозь расстоянье говорю:
Не ждите вы судьбу свою.
Что на ее листе писать –
Вольны вы сами выбирать.
Мое ж проклятье такого,
Что я писал совсем не то.
(Игорь Журавихин. Август 2015 г.)