У болотной воды не проси утоления жажды:
Там где ил, нету дна. Где болото, там нет берегов.
Если лжива земля, то и небо слукавит однажды,
И забудет тебя, и твоих не услышит шагов.
Как легко утонуть, там где гибелью дышит свобода!
И кричи, не кричи – всё равно пропадать в глубине…
Над водой стоит храм, где молчит и тоскует у входа
Одинокий звонарь, что в свой колокол бьёт при луне.
О великий судья! Кто войдёт на ковчег в царстве спящих?
Твой звонарь нелюдим; его разум наполнился мглой.
Этот лунный набат не разбудит души тех пропащих,
Что желали любви, но навеки покрыты водой.
Путь у каждого свой, но их всех поглотила пустыня:
Кто-то вздумал лететь, но упал из родного гнезда,
Кто-то тщетно искал долгожданное милое имя,
Кто-то проклял свой мир – и на небе погасла звезда.
Вязкий ил и туман отберут всё что есть дорогое;
Память мёртвой воды навсегда сохранит облака,
Зелень листьев и трав, небо мая, до слёз голубое,
И жужжанье пчелы, и цвет солнца, и вкус молока.
В их отчаянных снах уже нет ни надежды, ни хлеба,
Только гордая дань безнадёжным и горьким делам:
Словно дети богов, из трясины всё рвутся на небо,
В топкой жиже ступая по чьим-то истлевшим телам.
Под снега и под град обречённо выходят нагие,
Вечной муки огонь выжигает до пепла сердца,
И на смену одним непременно приходят другие.
И по кругу идут. И не будет у круга конца.
Только мнится во тьме, где бездонные тянутся лета,
Что вот-вот – и блеснёт удивительный яростный свет,
И увидят рассвет добровольно лишённые света,
И покой обретут, кому счастья спасения нет.