В непрерывной работе мозг не знает минуты покоя.
Просуммировав кванты всех нервных затрат,
Я уверен, что можно плотину построить
И турбину пустить на большое число киловатт.
Может это смешно?
Мир земной, столь большой и трескучий,
Сам звено в бесконечной цепи бытия,
И в потоке событий, в водопаде всей жизни кипучей,
Что такое моё беспокойное мелкое я?
Ещё съёжиться больше?
Пусть я буду совсем незамечен!
Всё равно затеряюсь в несущихся вихрем веках.
Почему ж мне так важно, чтобы был я тобою отмечен,
В сердце нежностью врос, поцелуем застыл на губах?
Знаю: я не один обречён заблудиться
Не в пространстве -- в житейских немудрых азах.
Не поэтому ль я так хочу сохраниться
В дорогих, новый мир мне открывших глазах?
Выхожу «из себя»
И на землю смотрю с отдалённой космической кручи,
Словно старый и мудрый верховный судья.
Вижу там, вдалеке, городов муравьиные кучи,
И в какой-то из них копошусь сверхзатерянный "Я".
Копошусь в ограниченном, тесненьком круге
Средь подобных, «вкушающих жизни плоды».
Переплёски страстей, завывания жизненной вьюги
Сверху видятся бурями в капле воды.
«Возвращаюсь в себя» и расту.
Я уже не песчинка, не атом.
Всё, что вне -- мельтешенье, возня, суета.
Ты со мной. И одним этим фактом
Наполняется смыслом земная моя маята.
Ты со мной. И уже ничего мне не надо.
Внешний мир отступил, заслоненный завесою тьмы.
Вся вселенная стала, как малая ягода,
В мире нет ничего ни важней, ни огромней, чем мы.
Понимают ли люди, заводилы лихих революций,
Что наш мир, в космос дышащий скопищем труб,
Все системы планет и спирали любых эволюций:
Всё сливается в точку касания любящих губ.
Потому мне плевать, коль другими людьми не замечен.
Лишь в твоих отражаться довольно глазах.
Потому мне так важно, чтобы был я тобою отмечен,
В сердце нежностью врос, поцелуем застыл на губах.
Пусть работает мозг и не знает минуты покоя,
Всем, что есть в нём живым, шевелит, шевелит, шевелит.
Может в этом весь смысл: чтоб не быть мне спокойным
И стремиться понять, сколь я мал для тебя, иль велик?