Нет никого теперь за его спиной.
А впереди – закатные крики лжи.
Гордый упрямец с поднятой головой
Цедит сквозь зубы, мол, слушай, смотри: я жив!
В горле комком застывают остатки фраз,
Там, за плечом, окровавленный личный фронт.
Мысль, что себя он в тысячный раз не спас
Тянет упрямца прямо за горизонт.
Вот он стоит, и ветер не треплет плащ,
Волосы не беспокоит, не гладит крон.
И человек-то, вроде, довольно зряч,
Но никого не осталось со всех сторон.
Но никого… И слышится страшный рёв,
Развоплощающий люд, королей и птиц.
Нет у него в запасе красивых слов,
Чтобы дрожали тени чужих ресниц…
И впереди – атаки, расстрелы, бой,
Выбор без выбора, жизнь, не умея жить.
Гордый упрямец с поднятой головой
Видит, что прямо по курсу каркасы лжи.
Хочешь, беги. Упрямец! Спасайся, ну!
Нет никого, но он продолжает быть.
Нет, не спастись, пророчество обмануть –
Это равно перекройке своей судьбы,
Что невозможно.
Стоит. И дрожит рука.
Он неотступно смотрит в седую ночь.
Гордый упрямец, где, для чего и как
Ты осознал, что не сможешь хотеть помочь?
Чьи ты держал ладони, когда земля
Резко сошла с орбиты? Кого любил?
Снова пришлось кому-то себя вверять?
Гордый упрямец твердит из последних сил,
Что никого не осталось со всех сторон!
Нет, ниоткуда не выйдут рабы небес.
Там, за плечом, окровавленный личный фронт.
Как бы ему хотелось стоять не здесь.
Но он стоит на самом краю горы.
А под ногами раскинулись сонмы звёзд.
Тот, кто однажды прыгнул за свой обрыв
Сберёг себя от отчаяния и корост,
Что покрывали… Впрочем, не в этом суть.
Вот он стоит. И больно смотреть назад.
Нет никого. Глупо хотеть вздохнуть,
Когда даже воздух впитал в себя горький яд.