Внесли и положили подле ног,
Твой бледный труп, и никому нет дела.
Проклятий слёзы орошают тело…
О, я не уберёг тебя, сынок!
Сорвав с тебя кроваво-алый плащ,
В безумстве горя, растеряв все мысли,
В отчаянии взялся я за кисти,
Лишь прерываясь на беззвучный плач.
Поверьте…этот юноша святой,
Бессильна смерти власть над красотой,
У красоты божественна оправа.
Пока не слышен похоронный гимн,
Я буду рисовать тебя живым.
Твой лик достоин вечности, о право!
LUCA SIGNORELLI TO HIS SON.
(1500.)
They brought thy body back to me quite dead,
Just as thou hadst been stricken in the brawl.
I let no tear, I let no curses fall,
But signed to them to lay thee on the bed;
Then, with clenched teeth, I stripped thy clothes soaked red;
And taking up my pencil at God's call,
All through the night I drew thy muscles all,
And writhed at every beauty of thy head;
For I required the glory of thy limbs
To lend it to archangel and to saint,
And of thy brow, for brows with halo rims;
And thou shalt stand, in groups which I will paint
Upon God's walls, till, like procession hymns
Lost in the distance, ages make them faint.
(Юджин-Ли-Гамильтон, вольный перевод)