"И, бесовскою чёрною жаждой
одержима, не знала, как
мне разделаться с бесноватой..."
Анна Ахматова "Поэма без героя"
29
Разговор на полчаса (нетрезвый
и убого слишком уж обутый
был Сергей). Но (сердце жмёт!) - болезный,
муж почти! Она стянула путы.
В общем, так - похерила работу
("Ты о чём? Как'ая ты швея?!").
В Щёкино - через пивнушку... Счёты
(пил Сергей) уж ставит ей "семья".
Дело-то было, в общем, говно:
выживет - нет ли, не всё ли равно?
Ну а тогда - как немое кино:
Ира наладилась к храму
И повела с собой - маму.
Мама приняла сию заботу,
сделав, очевидно, одолженье
для Ирины. (Ладно, будь в полёте
от любви!) Ведь для не'ё круженье
делала который год Земля,
круг неё искали цели - люди...
Плыл июль. Торчали тополя
в щёкинском (азотовском) сосуде.
30
Залоснилась ветрами любовь,
дырками покрылась от баранок...
С мамой сдать наутро нужно кровь,
обсудить с ней рубцеванье ранок.
На несвежем щёкинском песке
(думала ль она, что т'ак надолго?!)
прилеплялись всё ж - тоска к тоске -
у пруда, в котором мыли "Волгу"...
Сколь угодно выгодно, надежно
с Ирой лжемадам была мила.
Той не помешала б осторожность,
трезвый взгляд, увы, на невозможность
пропереть сквозь тёмные дела.
Мама в палате, кагор - на столе
(гемоглобин чтоб не был на нуле).
Ира с Сергеем - в новой петле.
"Можно любить ли т'ак сильно?" -
выдала Ире умильно.
О, если бы тогд'а ответить
(а долу не стремить глаза!),
что, дескать, старая, не светит...
Иль взять бы на подмогу - ветер,
чтоб сдул, как фигу показал.
Но неужели отпускают сети
на волю тех, кто сам туда попал?
В судьбу свою, заточенную в клеть,
вложила И.* сердечный свой накал. * - героиня
Строила-строила дом на песке:
банки солений etc.., маринадов.
Вместо руля в огрубевшей руке -
шерсть от хвостов ускользающих гадов.**
(** - что сказалось на ритмическом строе поэмы)
31
Шесть лет (почти) чудовищной непрухи
за место свято под лучами солнца.
Но от усилий грезила старуха
(и впрямь - царица!) и, больное донце
души своей неласковой припрятав
(Ирине лесть, как булку, предлагая),
прибрала жизнь их к выхоленным лапам.
И Ира влипла, коль была - друг'ая.
И в этом смысл невинный полагая,
старалась сдюжить, хоть уже без папы
в болоте щёкинском жила не год.
Ушёл он просто. И старухе "рот
открыл" на Иру лить свои помои.
О, злое время, что вс'я жизнь не смоет!
И., время чтя, водя сию старуху
туда-сюда, под руку да к врачу,
грехи "светила" ей в её житухе...
(Душонка же шипела: "Не хочу!")
Ведь сказано: метать свинье сей бисер
теб'е лишь станет полноценный грех.
Но время ловкое на шею висло,
и тесто кислое, бодяжное докисло
с натуги Иры и предательских утех.
Что же творил в это время Сережа?
Выл (в отрезвленье) душой на луну.
Рвался в закрытые двери. Негоже
делал ходы, Иру бросив одну...
Неграциозно исследовал дали
сорокоградусной верной беды,
"вешая" слабостью маме - медали,
И. оставляя скупые ходы...
Бог был к ней милостив. К новому храму -
Всех (нас) Скорбящих - ей путь свободил.
Полчища щёкинских ласковых хамов
лихо крутили в пути без светил
почти... Всё-таки воля к победе,
к истине, правде была ей мила.
Знала: нелепо, но всё-таки едет
к счастью вернуться под своды угла
своего. И однажды под праздник
Нового года - салат оливье...
"Может быть, дома отметим?" - "Проказник!" -
вырвалось сразу. Но точку в "семье"
ставить позволило время скупое.
Целый фургон загрузив барахла
(гады гудели пронзительным воем...),
остолбенела: к'ак суетно строили
что-то там в "зоне" чужого угла!
А мама, радуясь освобожденью,
сбирала вещи - суета сует...
Ведь Ира - это просто наважденье,
и жизни смысл - изысканный обед.