По улочкам истоптанным идёшь –
под рваные мелодии желудка; черничный шарф, ботинки,
зонт и куртка.
Обво;дного канала
тёмный ковш
выплевывает воды из-за щёк и
не верит заверениям рассудка;
"какой-такой еще канал Обводный?", –
задумчиво фырчит уставший мозг;
апрельские взлохмаченные волны,
упрямо бьются об
Елагин мост;
пройдя ещё примерно три квартала,
музей – известный всем – не обогнув,
обняв словами чёрствость тротуара,
не высказав настойчивую грусть,
раскрою опалённые ладони
февральской неоконченной тоске.
Куда бегут плацкартные вагоны
от солнца, отражённого в Неве?
**
Один в один. Один на одного –
что скажет Петербург туманным утром:
"эй ты, поэт, а как тебя зовут-то?"
И что ему ответить?
Ничего.
Весь путь земной прошедший по окуркам
и по плевкам,
я чувствую одно:
закончится нелепая прогулка,
закроется открытое окно;
и выйдя на балкончик – S’il vous pla;t –
на звук волны, разбившейся о берег,
меня не беспокойте.
Кораблей
видны зимой
израненные
шеи.
**
И выйдя к Мойке, собственную тень на высохшем асфальте обнаружив… за часом час – она всё уже, уже!
И над рекой какой-то призрак кружит.
И кто-то вниз уходит по воде.