После окончания войны, когда отец вернулся домой, а это было лето 1945 года, мы переехали из села Кормового в село Дивное, Ставропольского края. Нас, детей, осталось трое: Наташа, ей было одиннадцать лет, Ане – восемь, а мне пять. Наташа пошла в первый класс, так как во время войны не училась. Аню в школу не пустили, не было ни книжек, ни тетрадей, да и не за что было купить.
Удивительное детское восприятие и память. За два года, которые мы прожили в селе Дивном, я запомнила два события. Один, когда мама пришла из больницы и положила на кровать свёрток, и сказала, что это наша сестрёнка. Это было зимой в 1946 году. Я долго смотрела на этот свёрток, а потом сказала: «А почему она не дышит?» Мне представлялось, что одеялко должно подниматься и опускаться. Мама приподняла уголок одеялка, и я увидела маленькое личико.
Второй случай – в 1947 году сёстры закончили учёбу в школе, Наташа второй класс, а Аня первый. И мы собрались переезжать, но почему-то не в Элисту, где у нас была своя землянка, а на Гашун (подсобное хозяйство), которое находилось в восьми километрах от Элисты. Теперь-то я понимаю, что отец искал место, где легче было прокормить семью.И сейчас стоит картина перед глазами. К землянке, где мы жили в селе Дивном, подъехала машина, я понимала, что на ней мы поедем, но меня неудержимо влекло к соседям, т.к. оттуда шёл запах подгоревшей каши.
Летом готовили пищу на печках, которые стояли на улице. Я стояла недалеко от их печки. Подошла тётя Вера и начала накладывать кашу в чашки, а её дочь уносила в избу. Последнюю чашку тётя унесла сама. Пшённая каша варилась в большой кастрюле и по бокам и на дне много прикипело. Тётя Вера больше не вышла, а я не могла уйти, глядела на эту оставшуюся кашу, и ждала, когда же снова выйдет тётя и может предложить мне поскрести кастрюлю. Наверное, я стояла долго, так как за это время отец погрузил на машину корову и наши пожитки. Услышав голос мамы, зовущий меня, я прибежала.
Отец так грозно посмотрел на меня, и сказал: «Где ты носишься?» Когда забросили меня на машину, я расплакалась. Тут, наверное, захлестнуло меня горе. И то, что я напрасно простояла около чужой кастрюли, и отцовский окрик. Аня меня обняла, мы сидели с ней рядом, и я успокоилась. Наташа лежала, она заболела. Мама сказала, что она надорвалась, когда для коровы носила траву. Корову от нас отец отгородил досками, гладил её, приговаривая: «Не бойся, Зоренька, мы довезём тебя». Она, как я потом узнала, была с телёночком. Дорога была грунтовая, донимала жара и пыль, и всё время хотелось пить. Мама сидела с Лидой в кабине, а отца мы побаивались о чём-то просить.
Наташа за дорогу совсем разболелась, и когда мы доехали до Элисты, то её положили в больницу, а мы поехали дальше. И вот приехали.
Я, оглядываясь по сторонам, радовалась высокой зелёной траве, потому что, сколько ехали, почти везде уже от жары сгорела. Тут же ко мне подошли ребятишки и спросили, как меня зовут, предложили показать пруд, который был не далеко. Там я увидела впервые черепаху и ужа. А ещё росли какие-то кустики, а на них были жёлтые сладкие ягодки. Мне показалось, что мы приехали в райское сказочное место.
Пока я бегала с ребятишками и радовалась открывшейся новизне, у нас случилась беда. Мама плакала, а на мои вопросы Аня пояснила, что Зорька сбросила мёртвого телёнка. А чтобы Зорька дала молоко, отец поставит телёночка на ноги. Я ничего не поняла и побежала к сараю. Увидела, как отец привязывал ножки телёночка к доске. Завели Зорьку и она начала лизать его. Пришла мама вся в слезах, погладила Зорьку и села доить её. Оказывается, отец снял кожу с телёночка, набил соломой и он стоял, как живой. Не знаю, сколько держали такого телёночка перед Зорькой, но потом его не стало.
Это подсобное хозяйство находилось в низине. Всего-то с десяток землянок, плантация, где выращивали овощи для города, бахча и гурт скота. Рядом была глубокая балка, и по ней текла постоянно вода небольшим ручьём, там поили скотину. Отец с напарником пас скот и отвозил молоко в город. Мама занималась с нами. Из разговоров я поняла, что отец ездит в город к начальству и просит открыть школу на Гашуне. Лето подходило к концу и женщины готовили землянку под школу. Побелили её с наружи и внутри, помыли окошки. Привезли парты из города и повесили кусок фанеры на стенку, которая служила нам доской.
И вот настал день учёбы, и все ребятишки собрались около этой школы. Пришла учительница, поздоровалась и сказала, что её зовут Александра Николаевна Мухина. Потом зашли в школу, и она всех рассадила за парты. Впереди посадила первоклассников, а нас было одиннадцать человек, потом второклассников два, наша Аня и ещё одна девочка, а за ними третий класс – Наташа и ещё один мальчик.
Хорошо запомнила, как учительница нам повторяла несколько раз: «Когда я объясняю одному классу, остальные не должны слушать, а заниматься тем, что я вам скажу». На перемену шли, когда скажет учительница, так как не было звонка. А после перемены она нас звала, приложив обе руки ко рту: «Девочки и мальчики, все на урок!» Вот так мы проучились год. А потом нашу школу закрыли. Видимо намучилась в таких условиях учительница с нами и отказалась работать. И нам снова надо переезжать туда, где есть школа.
К концу августа нас троих привезли в Элисту, а мама с Лидой осталась ждать, когда отец освободится от работы. Но мы, вдруг, все заболели корью и слегли. Постоянно хотелось пить, приносила солёной воды соседская бабушка, так как за пресной водой было далеко ходить. Видимо кто-то сообщил родителям. Приехала мама с Лидой, и она уже тоже заболела корью. Нас всех положили в больницу в одну палату. А мама под окном стояла и плакала. Она стала приходить к нам и через окошко подавала бутылку с морсом, и мы тут же её выпивали.
Как я проучилась во втором и третьем классе не очень запомнилось. Видимо память хранит сильные переживания, или радости. А в четвёртом классе были приключения, но об этом написано в миниатюре «Начало весны».