Сохнет ткань во тьме сонного жилья с каменною резьбой,
радостный водопад щелкающих цикад доносится с анфилад.
Грежу и смотрю на игру листвы, нерезкой в проеме снов,
здесь все стоит и спит, там все поет и ждет. С кем бы поговорить...
Растолкаю львиц, выйдем на балкон, щурясь на яркий свет.
Вместе посмотрим вдаль – в дымку иных миров, за миртовый край холмов.
Солнечного дня полные глаза – если б не расплескать...
Щуриться и молчать, слушать, почти не быть, нездешне на день взирать.
Здесь среди камней, ласковый отец, мало твоих детей.
Сироты, как и ты, прячутся по щелям ящерками любви
в свежей боли дней, в шепоте сердец, в сдавленности молитв.
Мечутся в суете, в кротости и борьбе, и нежность – ваш общий крест.
Этот твой ожог, твой особый знак, крайняя нищета:
некого вопросить, не о чем и солгать, ни власти, ни отчества.
Только собирать, словно намывать, нежные хрупкости –
трепет ручных стрекоз, вздохи и пыль камней, вибрато из тишины…
С кухни принесут, кружками гремя, свежего молока.
Кошки пойдут лакать, станут, зевая, звать скрыться с нагретых плит.
Каплей день уйдет в густоту ветвей шепчущих, где висят
прозрачные на просвет солнечные плоды, полные тишины...