Все стало иначе. Тревога ушла и настало затишье, под куполом которого поют мертвые синицы и скворцы. Берёзы оплетают берег озера, в омуте которого лежит мое тело. Я - бездыханная, серолицая, словно весеннее небо, бледноглазая, словно апрельские ручьи. Мои руки-ветви тянутся к камышам, что пушистой дымкой колосятся над водой. Все застыло в бледности. Я не сплю уже две сотни ночей и прячу свои загнивающие шрамы в остывшей листве. Пусто. Ночь раскололась на куски и вымылась безвкусной дождевой водой. Где-то там в толще пихт ее осколки. Я покрываюсь зеленеющим от влажности мхом. Но не могу уснуть в толще этого вязкого, застилающего небо чувства пустоты. Пытаясь заполнить себя, проглатываю вязкую черную жижу в омуте, под мертвой травой. С каждым глотком, с каждым сантиметром вглубь густого ила, внутренности опутывает приятная густая тьма. Но и она не может заполнить мою пустоту, которая, кажется, уже приросла ко мне. Глубже и глубже. Вязну этой мертвой воде и листьях, но не могу уснуть.