На градуснике нашем пять тепла,
Шевелятся ручьи, как осьминоги,
И речка от крылечка потекла
По старой разухабистой дороге.
На взгляд и не поверишь, что январь.
Зима в отрепья небо нарядила,
С ума сошедший, ветер-пономарь
Размахивает солнечным кадилом.
Электропровода дают салют,
Но почему-то я совсем не весел.
Синицы тоже пшёнку не клюют
В кормушке, что на яблоню повесил,
А ищут на проталинах червей,
Обманутые нынешней погодой.
Одна решила спеть, как соловей,
Да поперхнулась крошкою свободы.
Нет, яблоня, конечно, не цвела,
Но верба за забором распустилась
И кошкой на глазах всего села
К забору огородному ластилась.
Она уже подумала, что март,
Неопытной была и молодою,
Ждала, когда же явится комар,
На свадьбу приглашенный тамадою.
Комарика она не дождалась,
На ветки навернулись горьки слёзы,
И замахала сучьями на власть,
Укравшую крещенские морозы.
И мы по зауголью шу-шу-шу -
Мол, как же так, зачем хозяин дома
На уши наши вешает лапшу,
Что мы живём во времени подъёма.
Какой же тут подъём, когда идём
По скучной заболоченной равнине,
Стихи не пишем, песни не поём,
А хрюкаем под нос себе, как свиньи?
Никто уже не думает о нас,
Кому нужна провинция глухая?
И бьётся от бессилия о наст
Былинка прошлогодняя сухая.
Плывёт над перелесками туман.
В тумане, впрочем, вся моя Россия,
И воры всех мастей в её карман
Ныряют, будто в свой - сама просила.
Просили-то не мы, другая, брат,
За нас решала всё национальность.
"А мы поддались", - люди говорят.
Такая, к сожалению, реальность.
Профукали мы всё, брат, что могли,
Не думая о детях и о внуках,
Что в смертный час в пыли родной земли
Нам корчиться придётся в страшных муках.
Когда-нибудь найдут под вербой труп,
И скажет тот, что кровушкой питался:
"Народишко подкупен был и глуп...".
"Каким он был, таким он и остался...".