Читала как-то яроман
О том, как старый дон Жуан,
Увидев юную Газель,
Решил, что вновь пришёл апрель.
И Купидонова стрела
Опять с ума его свела:
Пронзила грудь на склоне лет,
Зажгла в душе огонь и свет.
Он всё бросал к её ногам
И юношей казался сам,
Как будто крылья отросли,
И дни волшебные текли.
Газель, как барыня жила,
Верёвки из него вила,
И убаюкав старика,
Пускала в спальню Мотылька,
Чтоб страсти предаваться с ним,
И был союз их нерушим.
Но от душевной пустоты
Газель не чуяла беды.
На том не кончился роман.
Вот как-то старый дон Жуан
Проснулся ночью. Лунный свет
В окно струится. Милой нет.
Старик взволнован: "Где ж она?"
Смеётся хитрая Луна.
Заныло сердце: "Как же так?
Какой же старый я дурак!"
Поднялся, свечку не зажёг,
Крадётся дед, не чуя ног.
Вдруг слышит шорох за стеной,
Возню и стоны... Сам не свой
Ворвался в комнату, и вмиг
Врасплох любовников застиг.
Его красавица-жена...
Бесстыдно грудь обнажена...
И с ней прекрасный Мотылёк
Нагой лежит у юных ног.
Старик удара не стерпел
И, как тяжёлый куль, осел.
Недолго плакала Газель,
Лишь холм засыпала метель,
А Мотылёк уж тут как тут,
Доселе счастливо живут.
Забыт наш старый дон Жуан.
Вот тем и кончился роман.
Мораль как будто бы проста -
Газель была душой черства,
Обманут горько был супруг...
Но не спеши судить, мой друг.
К чему преклонным старикам
Терять свой ум от юных дам?
Хоть много в прошлом знал побед,
Неважно кончил сердцеед.
Что ж, дон Жуану поделом,
Пусть спит сейчас глубоким сном.
1990