Живая. Словно рана ножевая. Кровоточа, ворча, переживая,
Всё принимая но не понимая моих великих радужных побед.
Как башня на пути сторожевая: перекрывала. Перепроверяла,
И каждый раз очередной ломала изобретенный мной велосипед.
Всех принцев пропуская через принцип, «В ад, дочка, не пускают добрых принцев
Здесь сковородки, грешники и черти, ну может, этот рыженький хорош,
Куда он делся? Сдулся? Слился? Спелся? Ушел искать себя, едва оделся?
Вернётся. И звезду с небес достанет, когда цена ей станет медный грош».
Всё было просто и с карьерным ростом. «Иди, паши на производствах с ГОСТом,
Берись за тряпку, за станок, лопату, не жди с небес чудесного мешка,
А впрочем, можешь стать и белоручкой, улыбчивой продажной мелкой сучкой,
Потрать на платье всю свою зарплату и очаруй богатого лошка.»
Я возмущалась. Я протестовала. Я противостояла и боролась,
С твоим простым и невозможным миром, в котором всё за деньги или зря.
Мы бились. Так во мне и сохранились и выжили, окрепли, прояснились,
И волшебство, и колдовство, и горечь, и нежности подземные моря...
Не умерла. Ты просто перестала дышать всем тем, чем так дышать устала.
Ты мне не создавала идеала. И ты не подавала мне пример.
А я дышу. Я крылья распростала. И лишь «спасибо» слишком опоздало…
И этот стих я не тебе писала. Тебе бы не понравился размер.