Иллюстрация - автопортрет Анатолия Лащенко
ДВИЖЕНЬЕ ВЕЧНОЕ – ВПЕРЁД!
Стихотворения
г. Бологое - 2013
***************************
Движенье вечное – вперёд
колёс вращенье,
когда кругом лишь неба свод,
вихрь головокруженья.
И всё мелькает и летит
в рекордные мгновенья.
Лишь скорость душу холодит
да в стёклах отраженья.
Ты сам – стихия в той среде,
где нету невозможного.
И в этой яростной игре
всё улетает ложное.
Держи же крепко все бразды,
есть в этом доля писка:
какой же русский без езды,
без смелости и риска!
И принимаешь ты один
решенья важные. Причина:
растёт в крови адреналин,
и ты – крутой мужчина.
Таким не страшен был таран,
в атаку поднимали роты,
и первыми во вражий стан
врывались, закрывали дзоты,
и принимали пули в грудь
рябиновыми гроздьями,
и уходили в Млечный путь,
и зажигались звёздами.
* * *
Я прошу тебя, не исчезай.
Мне бальзам – твоя улыбка.
Я не знаю, есть ли где-то рай,
но в душе поёт и плачет скрипка.
Я тебя люблю. Тебя одну.
Этот взгляд – сияние фиалки.
Узнаю в тебе судьбу свою –
не надо звать даже гадалку.
Мы с тобой дыхание одно.
Позови – и зов услышится!
И ведь с нами заодно
музыка стихов звучит и пишется.
Я тобой заполню весь свой сайт.
Без тебя вся жизнь – чудовище.
Я прошу тебя, не исчезай.
Ты – мой клад, моё сокровище.
* * *
Я не знаю, есть ли предел,
только нет, не бездарному.
Как же он подслушал, пропел,
где слова – гениальные.
Меня тронул музыки ток,
я проникся к ней верою.
Вот он, жизни исток
с высочайшею мерою.
Я смотрел в потолок,
в это фресковое головокружение.
Льётся радости свежий приток
от творения гения.
Я в твоих утонул глазах,
как в былинном сказании.
Как природа тебя создала? –
настоящее изваяние!
Не решить мне задачу вовек,
и не знать мне покоя,
как создал сам Творец
и небесное, и земное.
* * *
Святой источник – древность Мшенцев!
В разломе плит в лесной глуши
вода кристальна и священна,
и весь я в трепетном блаженстве,
когда живут и бьют ключи.
Сверкай, жемчужная купель!
Источник жизни и целитель,
ты – лекарь ран и очиститель,
здоровья, бодрости носитель,
лесная сказка и свирель.
Какие могут быть сомненья?
Природа – гений красоты.
Ко мне приходит умиленье,
не передать моё томленье
и струн высокой частоты.
Мгновенья – истинно святые,
нерасторжимое родство.
Заветы мудрые, благие
мне стали близкими, родными,
как первозданность, божество.
Здесь исчезает наносное.
Представ пред таинством,– молчи!
Здесь правит правило святое,
как это солнце золотое,
как эти чистые ключи.
* * *
А я всё дальше, дальше отдаляюся.
За полем – даль, за далью – горизонт.
И ничему давно не удивляюся,
уже осознанно и навсегда прощаюся,
с признаньем прав не лезу на рожон.
В твоих мечтах я также забываюся,
настанет день – исчезну насовсем.
Виню себя и, не скрывая, каюся,
и что любил – не отрекаюся,
лишь прошлое со мной, как моя тень.
Как странно унеслось всё безвозвратно,
Исчезло как? Умчалося куда?
И вспоминать мне горько и досадно,
не повернёшь, не позовёшь обратно,
ушло всё прочь, как вешняя вода.
Живая боль покрылася забвением.
А то, что мучило и сердце жгло,
предстало, словно место запустения,
как будто бы забытое селение,
где всё безжизненно, пустынно и темно.
Она живёт, не покидая,– мысль утраты.
Не знаю, это плохо или хорошо.
Как неизбежность выхода – расплата.
Я не хочу искать упорно виноватых:
связь оборвалась – выпало звено...
Концы не стянешь, в узел не завяжешь,
что потерял, что разлюбил.
Да при желании кому расскажешь,
пусть даже здесь костьми ты ляжешь,
и кто поймёт отчаянья порыв?!
* * *
Я в мыслях – царь! Я в мыслях – бог!
Наполеон и фараон.
Вы не ругайте, вы мне верьте:
ну, а в главном, бог ты мой,
я просто смертный, не герой.
Зачем, куда я так стремлюсь,
зачем за славою гонюсь,
где море зла, где море крови?
И я боюсь, и я страшусь...
И в неприятьи морщу брови.
Как это всё преступно грубо,
когда герой идёт по трупам
с такой навязчивой химерой,
народ заставив в это верить –
в свою гордыню, в свой снобизм.
Цена всему – чужая жизнь!
Его судьба теперь – война.
Стратег насилья, горя, зла,
пожаров, взрывов, разрушений,
во всём он бог, в злодействе – гений.
Весь род людской теперь – навоз
из пепла, дыма, горьких слёз,
лишь только б восхищался мир:
он победитель, он – кумир.
И не одно ещё столетье
молиться будет человечье.
Пусть изверг он, пусть он уродец,
но он – великий полководец.
Да, есть наука побеждать,
Людей, друг друга убивать.
И тот, кто больше всех убил,
людскую славу заслужил.
* * *
Пора забыть её, пора!
Пора прислушаться к рассудку:
пора любви – прошла пора,
и старость, всё таки, не шутка.
Пора взглянуть со стороны
жестоко, резко, беспристрастно:
в своих поступках мы вольны,
но что поделаешь со страстью?
Вот ей смогу отдать я дань,
могу поспорить с кем угодно,
пусть даже в «пику» будет брань,
когда всё вместе – безысходность.
Себя напрасно умолял,
искал решительно ответа,
отчёт поступкам отдавал:
мученье – суть сама поэта.
Но холодила сердце кровь,
а знала ли она об этом?
А без взаимности любовь,
как та фальшивая монета.
Зачем навязывать себя –
как это глупо и противно! –
и верить в чары волшебства
так примитивно и наивно?
Я должен, должен уступить:
что для нее итог разлуки?
Как благородно всё забыть –
страданье, боль и горечь муки,
и никогда не вспоминать,
не ждать надежду на свиданья,
на все обиды отвечать
смиренным тихим покаяньем...
* * *
Я забуду про всё –
. окунусь в эту пропасть,
где сырая погода,
. хмельные дожди.
И слетит с меня блажь,
. как ненужная копоть,
и друзьями мне станут –
. кисти, холсты.
Я впишусь в эту синь,
. как единое целое,
я сольюсь с этим месивом
. кровно, навек.
Соком вешним нальюсь,
. как яблоко спелое,
и я буду здесь свой
. родной человек.
Здесь восторги мои
. и порыв созидания,
а без них я не мыслю,
. как дышать и как жить.
Здесь я связан душой
. с высотой мироздания.
Только в этом лишь смысл,
. чтобы благо творить.
* * *
Я оброс, одичал –
вот такая оказия:
быт же, ругань, скандал –
в общем, одно безобразие.
Я в делах весь погряз,
от людей даже прячусь.
А дела мои – грязь,
клоунада, чудачество.
Раздирает «снутри, черте что»
а то вспыхнет магнезией.
Выручает одно,
что зовётся – «поэзией»!
Ну, там муза сама
прилетит и облапает,
даже спасть не даёт,
до утра на мозги лаской капает.
Чтоб телесного там –
ну, ни капли, ни-ни,
ничего осязаемого:
только руки к ней протяни –
и всё в дымке растаяло.
Лишь мученье одно –
неизбежное,
словно тело её
белоснежное
уплывёт, как всегда,
без объяснения
и с собой заберёт...
это... как его там?..
О! – вдохновение.
* * *
Я – воитель, бунтарь, наконец.
Ну, и что мне от этого сходства?
Что за мир, что создал сам Творец,
поселив на земле красоту и уродство?
Почему же придумано так,
ну, скажите мне, ваше священство?
Неужели нельзя без войны и без драк?
Где, скажите, искать совершенство?
Мир ведь должен родиться другим.
Не об этом ли часто мечтаем?
Или должен быть только таким
тот, что есть, и который мы знаем?
Я тревожусь, в сомненьи затих.
Как устал я над истиной биться!
Разве может решить мой стих,
и возможно ли нам, на Земле, измениться?
* * *
Условий нету для Творца.
Но не в шута ж рядиться:
среда – на то она среда,
чтоб смог я в ней развиться.
Пусть сомнений целый воз,–
не всё пустое, зряшное.
Какой бы ни был, всё ж, прогноз –
люблю всё настоящее.
Пусть время катится, бежит,
но не впадать же в крайности.
А жизнь дана, чтобы творить,
вникать в глубины таинства.
Я не летаю в облаках,
не плачусь с кислой миною,
и жизнь моя в моих руках
рождается картиною.
Условий нету для Творца.
Нога должна быть в стремени.
Среда – на то она среда.
И нет другого времени.
БЛАГОДАРЮ
Благодарю за трепетные руки,
за музыку стихов и волшебство игры,
за гениальные шопеновские звуки,
что сотканы с прелюдий и любви.
Благодарю – пусть Вы остались в прошлом,
там, где цвели весенние сады…
Поклон местам: озёрам, милым рощам,
что помнят наши лёгкие шаги.
Благодарю – душевностью признанья,
что Музой были Вы, что я для Вас творил,
за те часы, за ласки врачеванья,
там Вами я дышал и Вас боготворил.
Благодарю – Вы на моём портрете,
печаль и радость тех далёких дней.
Я благодарен Вам – единственной на свете,
и что когда-то были Вы моей.
Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ТЫ
Я не знаю, где ты.
Где граница кончается?
Самолётом лететь
Или плыть кораблём?
Но когда ты влюблён,
Тогда жизнь продолжается,
Это счастье – быть вместе, вдвоём.
Когда в море любви
На волнах ты качаешься,
Когда это не шутка, не весёлый кураж,
Когда то, что хотел,
Без труда получается…
Ты – моя королева,
Я – твой преданный паж.
Позови же меня,
Позови, ради Бога!
Ты сама не захочешь,
Чтобы я – и страдал.
По воздушной, морской ли дороге
Я к тебе прилечу,
Обозначь лишь причал.
Я не знаю, где ты,
На каком километре,
может, в Питере, может, в Москве.
И какие к тебе принесут меня ветры?
Отзовись!.. Если только ты есть
Здесь, на этой Земле!
* * *
Явлюсь, как гром, дождём ли, градом,
бурлящим горным водопадом,
сияньем синим снежных гор,
чтоб только твой пленить мне взор.
Нависну снежною лавиной,
спускаясь медленно в долину,
врываясь гулким камнепадом,
чтоб только быть с тобою рядом.
Я тихим поплыву потоком,
посланник гор, родясь истоком,
лаская камни и скользя,
тебя взволнованно любя.
И я затихну на равнине,
весь отражаясь в глади синей,
всю эту влагу принеся –
всё для одной, всё для тебя.
РУССКАЯ КРАСАВИЦА
Ты такая стройная,
ты такая милая,
самая желанная,
самая красивая!
То летишь ты ангелом,
то плывешь мадонною,
и я переполнен,
как весной, стозвонами.
Ты – княжна-княгинюшка,
боярышня-барыня,
тонкая рябинушка,
милая сударыня.
Брови соболиные,
волосы волнистые,
грудь твоя высокая,
как родник ты чистая.
Красоты немереной,
взглядами обласкана,
то живёшь ты в тереме,
то царицей властвуешь.
Изнутри вся светишься,
как в церковном пении.
Для поэта – муза ты
и мечты томление.
Все тобой любуются,
родилась ты сказкою,
и таких в России
кличут синеглазкою.
Даже солнце искрами
на ресницах плавится,
белая лебёдушка –
русская красавица.
* * *
Отметаю шаблоны,
ненавижу стандарты:
человек не икона,
не козырная карта.
Поводырь мне – дорога
да лесная тропа.
Верю в истину строго
и, конечно, в себя.
Я – за горни вершины,
где оправданный риск,
там, где снега лавины
устремляются вниз,
где шумят водопады,
в берег бьются плоты.
где одна лишь награда –
смелость честной борьбы.
Потому я – мужчина,
а не грязная слизь.
Потому так любима
каждой клеткою жизнь!
Есть во мне эта твёрдость –
не боязнь и не лесть –
и за нацию гордость,
и врождённая честь.
* * *
Какая гложет тебя рана?
Какая муха укусила?
Ты проповедуешь так рьяно,
то, что любовь давно постыла.
О, эти бредни бытовухи –
всё испоганить до предела!
«Любви ведь нет,– твердят старухи.–
Есть только доступ тела к телу».
А я пытаюсь докопаться
и доказать святое людям:
«Любовь ведь есть. Поймите, братцы,
ведь в жизни это просто чудо!
Но мне талдычат: «Где примеры?
Сажи нам честно, докажи!
Ты просто врёшь, ты лицемеришь...»
А я... сгораю от любви!
Она цветёт и побеждает.
И я рождаюся – другим...
Она влюблённых окрыляет,
и я пою ей вечный Гимн!
* * *
Я весь – порыв, я весь – раздрай,
в волненьи до нервозности.
И жизнь моя совсем не рай –
одни проблемы, сложности.
А что же думает она?
Мой бриллиант из радости.
Что ждать от женского ума?
Паденья, взлётов, гадостей.
И в чём её, скажи, винить?
За то, что тянется к другому.
Ведь не на площади казнить,
не предаваться действу злому.
Она всё сделала не так,
как я желал, как мне хотелось.
Самонадеянный чудак!
Разбились чувства, разлетелись.
Я столько лет её любил –
увидел всю изнанку прозы.
Любовь свою похоронил
там, где цвели и вяли розы.
Забыл я имя её, лик.
Ничто меня теперь не радует.
Лишь боль, похожая на крик,
летит, летит – и в пропасть падает...
* * *
Наивный, думал, рассуждая,
что в жизни нет конца и края,
и, главное, ещё вся впереди.
Веди же жизнь меня, веди!
Веди туда, где я рисую,
где я с самим собой враждую,
где благородные мечты –
лишь плод фантазий, пустоты.
Веди по кочкам и ухабам,
чтоб мне не быть смешным и слабым.
Укрой от холода, дождя,
запретов «можно» и «нельзя».
Отдай мне в руки эстафету,
пускай победа мне не светит,
пусть бледны козыри мои,
но я люблю азарт игры.
Люблю я вдохи оптимизма,
и в этом есть своя харизма:
стремиться к цели, побеждать
и грудью ленту разрывать.
УТИНЫЙ РАССВЕТ
Довольно земных потрясений,
из окон кричащих кассет.
Ценю тишину я мгновений
и этот утиный рассвет,
где озеро гладью зеркальной
в кристальной блестит чистоте,
и мир предстаёт идеальным
в открытой своей наготе.
Вот утки проносятся мимо...
Взошла, заалела заря.
Сливается с небом, незрима,
исчезла, растаяв,– луна.
Я в мир этот – чуткий, интимный,
всегда беззащитный такой –
обряд исполняя старинный,
вхожу с просветлённой душой.
Вхожу, принимаю причастье:
природа – моё божество!
И с тем, кто мир этот создал,
я чувствую связь и родство.
* * *
И снова день – ненастье и дожди.
И жизнь уже не ценим априори.
И лучше не надейся и не жди:
живём в каком-то двойственном расколе.
Нет, не меняется ничто!
И, по большому, ничего не происходит.
Я всё про «наше», про «своё»,
где безысходность тупо бродит.
Как я устал. Сказать кому,
кому поплакаться в жилетку –
дворняге, серому коту...
или безденежной соседке?
Но ей на это наплевать,
как говорит она – «по барабану!».
Она способна лишь орать
да пиво пить, как воду из-под крана.
Как удручает дебилизм!
Как докатились мы «до точки»?
А наша жизнь – какое слово «жисть»! –
обгажена, как детская сорочка.
Но мы живём, смеясь и критикуя,
цинично власть зовём «ворьём».
Мы не живём, а просто существуем,
от безнадёги беспробудно пьём
и вымираем медленно и тихо,
безропотно дворняжками скуля.
И катится неслышно это лихо,
и стонет, плачет русская земля...
* * *
Коварный змей я, искуситель:
здесь мой Эдем, мои цветы.
Как хитрый, тонкий искуситель,
невинных чар твоих любитель,
лечу к тебе на зов любви.
Как кровь кипит! Как сердце ноет!
Как жадно я к тебе тянусь!
Припав к лицу, уста раскрою
я завлеку тебя игрою
и в губы алые вопьюсь.
И нет отказа, нет запрета...
Тебе такое нашепчу! –
недаром даден дар поэта.
И что людские мне наветы? –
тебя всей страстью искушу.
Узнаешь ты блаженство рая,
стихию лавы и огня,
и, в золотых лучах сверкая,
меня желая и лаская,
ты станешь грешница моя.
* * *
Колдует весна радужным цветом
и воздухом влажным, цветком-первоцветом
и взглядом очей небес сине-синих,
речным половодьем по всей по России.
Колдует весна – ей это присуще
и здесь, на поляне, и в поле, и в пуще.
и берег ласкает вешним теплом.
И солнышко светит – и так хорошо!
Колдует весна. Велико колдовство.
Ведь это – любовь, её естество.
Коснётся фатой – заневестится сад,
как будто невеста надела наряд.
И я встрепенусь, переполненный чувством.
Проснётся во мне эта тяга к искусству,
и я заболею всем этим цветеньем,
и я опьянею хмельным вдохновеньем.
* * *
Простите меня,– я Вас покидаю:
когда-то приходит конец волшебства.
Дорога зовёт, и я – уезжаю...
Куда и зачем, извините, не знаю!
Возможно, возможно – уже навсегда.
Искать оправданий уже не резонно,
любви не подвластны запоры замка.
И взглядом прощальным, таким отрешённым,
когда горящим и нежно-влюблённым,
смотрю, как дорога уносит меня.
Как стало тоскливо, как стало мне грустно...
Не смог я простить и Вас умолять.
Как струны, дрожали взволнованно чувства,
но взгляд Ваш усталый такой равнодушный,
и Вам не хотелось меня провожать.
Я страсти заложник, в плену из сомнений,
пылаю дыханьем живого огня.
Хотел я восторга, хотел восхищенья,
любви, но взаимной, из чудных мгновений.
А вы? Нет, Вы – не полюбили меня.
Но время уходит, и нет над ним власти.
И утром холодным встречает заря.
Роман наш закончен, и нет продолжений –
я в этом уверен, нет больше сомнений.
Куда же я еду? Скажите, куда?
РОДНИК
Родниковая свежесть –
это сердце Земли,
и журчащая нежность,
и кристальность воды.
Озаренье восторга
и сирени кипень –
это майской буйство,
благодатная сень.
Чистота – до предела,
даже видно насквозь.
От такого удела –
радость брызнувших слёз.
Где сплетается живность
с этим всем, чтоб цвести,
где, нарядны как дети,
разбрелися цветы.
Я губами касаюсь –
как я жажду воды!
Как святой, причащаюсь
этой влагой Земли.
* * *
Будь хоть хилый, хоть двужильный,
из братков или хапуг,
хоть алкаш, хоть собутыльник –
жизнь очертит равный круг
Всё замкнётся в жёстком цикле –
совесть, вера и грехи,
хоть ты плачь, хоть помощь крикни,
ну, хоть чёрта позови.
Будь хоть царь, хоть римский папа,
пядей семь имей во лбу,
не помогут блат и «лапа»,
улетишь как дым – в трубу.
Всё обыденно до прозы
в этих грустных «ох» да «ах».
На погосте, где берёзы,
упокоится твой прах.
И всё то, что раньше грело
чувства дольние в груди,
не коснётся больше тела
в этом царстве тишины.
* * *
Стрижка модна. Сама хороша,
и фигура отточена.
Что бы я ни сказал, любые слова,
обещанья любить – все просрочены.
Я врываюсь в пространство её,
для меня совершенно ненужное.
Как тому, рядом с ней, повезло.
Ну, а мне? Её дружбою?
Быть же вместе с ней – просто беда!
Веским доводом обезоружен:
ну, зачем мне, скажите, чужая жена
и угрозы ревнивого мужа?
* * *
Как кенарь пел, как упивался,
в закрытой клетке – скок да скок!
Он сам собою восхищался,
не видел в пении порок.
Он звал неистово подругу,
он жаждал песен для души,
летал взволнованно по кругу.
Но кто мог слышать зов любви?
Он был подарен в день рожденья,–
хозяйку пеньем услаждать,
но приносил лишь огорченья
и не давал спокойно спать.
За то – подвергнут наказанью,
закрыт надолго был в чулан.
И прекратились возлиянья –
в темнице был мой «хулиган».
Напрасно он желанье тешил,
менялась ночь, менялся день.
И песни стали тише... реже...
Потом и смолкли насовсем.
Умолк певец, исчезли песни –
итог несчастный для певца.
Но что за мир, где нету песен?–
одна сплошная немота...
* * *
Ах, как тобою восхищаюсь я,
когда со мною ты встречаешься
и нежно, мило улыбаешься,
и в жизнь мою точно врываешься!
Искрится глаз влюбленных свет,
и улыбаюсь я в ответ.
Несёшь ты ноты оптимизма
и заряжаешь тягой к жизни.
В движеньи женственность сквозит,
и я не знаю, как мне быть
вот с этим морем обаянья.
Что это – дар иль наказанье?
Когда же ты заговоришь,
то светлым ангелом паришь
в моих мечтах, в воображеньи –
какие чудные мгновенья!
С тобой сливаюсь я духовно,
дышу возвышенной любовью.
Так вот они – минуты счастья,
всё это буйство, сила страсти,
весь этот чувственный дурман
накатит, словно океан.
Я чувствую,– иду ко дну,
твержу одно: «Тону! Тону!»
* * *
Упрямо ищу потаённую истину,
над тайной разгадкою бьюсь...
И ветер шумит, беседует с листьями,
и это тоже похоже на истину.
Так, где она скрыта, настоящая суть.
Вот так – ни о чём, не предвзято –
по небу плывут грядой облака.
И время рассветов, и время закатов,
пусть выглядят простовато,
но в этом движении – сущность сама.
Представьте: был я и не стало!
Заботы о быте теперь не нужны.
Ах, время?– оно приказало,
оно не щадит, это острое жало –
и я исчезаю в веках тишины!
И все мои страсти, упрямство, изъяны,–
серьёзно подумаю,– бред!
А боли, потери и раны
ушли, как уходят туманы,
оставив в душе страдания след.
Пока же я мыслю, пока существую,
и жизнь мне – конкретно! – дана.
И я за неё пятернёй голосую,
как глубь с голубкой над нею воркую
до нежности, до поцелуя –
мгновенья ценя, мгновенья любя!
* * *
Я где-то там, всё чаще на задворках,
браню враньё и слов галиматью.
Куда мне лезть с моей рязанской мордой
и с норовом таким упёртым –
не вышел рангом, не попал в струю.
Там не поймут ни бедности, ни плача,
там честность, совесть смехом назовут.
Там для своей родни – своя «раздача»,
там только так, и не иначе:
в крутой борьбе молись, что не убьют.
Там буду я как белая ворона:
своя тусовка и свой звёздный ряд.
Там всё подвержено закону «из зелёных»,
там бриллианты, яхты для влюблённых –
не жизнь, а райский маскарад.
Там есть бассейн, мерцают свечи,
там носят сюртуки, купаются в шелках,
там любят лесть, торжественные речи,
красивых дам и девственные плечи –
там продаётся всё, как кони на торгах.
В одной стране – два государства.
«Отчизна милая, моя страна...»
Кто возродил всё это барство
и создал два полярных царства –
от олигарха, до бомжа?
* * *
Надвигается старость,
как на море туман,
надвигается старость,
как степной ураган.
Надвигается старость,
с ней – ломота в костях.
Я теперь понимаю:
на земле я – в гостях.
Надвигается старость,
дряблость кожи и мышц,
как на теле здоровом
появляется прыщ.
Надвигается старость –
челюсть вместо зубов.
Сердце тише качает
застоялую кровь.
Надвигается старость.
Каждый день на счету.
И её не объедешь,
не скажешь «Ату!»
Надвигается старость.
С каждым днем меньше сил.
Постепенно дряхлеет
неказистый мой тыл.
Вот давление скачет,
я от боли мычу.
Я, как старая кляча,
еле воз свой влачу.
Но таблетки глотаю,
и уколы колю,
и за жизнь я цепляюсь,
хоть на самом краю.
Пусть твердят ещё люди:
«Старость! Как она хороша!»
Друг, не верь словоблудью:
Старость – это беда!
* * *
Мои часы не тянутся – бегут!
Что светит мне? Какое ожиданье?
Святая тишина да стен молчанье
со мной, как стража, рядышком живут.
Не удержать их цепью, ни канатом –
тот ловкий трюк не выдумал никто.
Я понимаю,– близимся к закату.
Чеканят время стрелки циферблата,
и всё известно, всё предрешено.
Пора готовиться в дорогу,
пора осмыслить, подвести итог,
сказав спасибо небу, Богу,
что сделать смог и что не смог.
Уж стаи птиц готовятся к отлёту.
Летит листва с берёз и тополей.
Всё меньше сил и творческой работы.
Хотел бы я сыграть всё – до последней ноты! –
и память светлую оставить для людей.
г. Бологое - 2013