Радость верной собаки становится крыльями друга.
Алкогольная кома – спасение… Выйти не просто.
Зазеркалье, способное спрятать, смеётся упруго,
Уменьшая до точки мой добрый надшейный отросток.
Можно взять табурет, и на крышу, орать – Cezar, Ave!
Без стекляшек от Цейса рассматривать гибель планеты.
Если хочется очень, то можно и точку поставить.
Зонт из заячьих шкур постоянного серого цвета
Фанатично трясёт надо мной пьяный Оле Лукойе
Арсенал. Разрывают на красные тряпки Манчестер.
Небо плачет камнями, наверное, что-то с луною,
Терракотовый лучник, быть может, ( когда-то), воскреснет.
Аполлона снаряды, сейчас – экспансивные пули,
Злой, но честный товарищ всю жизнь собирает обоймы.
И кончается вечность в моих бесконечных «смогу ли»,
И закат покраснел в не имеющих запаха войнах.
Новый день начинается в зарослях мёртвого лавра,
Ежедневные бури погаснут в когортах достойных,
Нет тесеев, персеев. Задумчива тень Минотавра.
Умереть? А зачем? Я люблю, и любим, я рисую,
Жёлтый каменный круг ограничит последние сутки.
Если нужно, смогу и поставлю пока запятую,
Ночью хочется жить, не мечтая о новом рассудке,
Ибо комната смеха пещерой становится страха.
Без накала борьба, если бьёшь сам себя, компромиссна.
Одиночество вечности гонит слепого на плаху,
Молчаливому – золото истины, ныне и присно.
Ёж сомнения – зрячему, чтобы пыхтел за грудиной.
Разум доброй собаки скользнёт в наднебесную пряху.
Тонкой нитью рассвета заштопав разбитую ряху,
Выползаешь из комнаты в доброе, светлое… Мимо.