Стихи, которые я представил жюри

Александр Исаакович Гельман
Вот сижу себе тихо,
слегка поддавши,
ни о чем не думаю,
ничто меня не гложет,
в голове что-то круглое,
как ноль, как колесо,
которое никуда не катится,
хотя когда-то куда-то катилось.
Голова настолько пустая, порожняя,
что даже не возникает вопроса,
куда подевалось ее содержимое.
Голова без вопросов —
боже, какое это чудо,
какая радость, какое блаженство!
О, голова без вопросов,
ноги без дороги,
конец без начала...

==

Я стараюсь не видеть
тех, кто меня не любит,
никогда не хожу в гости
к тем, кто меня не любит,
не хожу даже к тем,
у кого могут случайно оказаться
те, кто меня не любит,
не интересуюсь, что говорят про меня
те, кто меня не любит,
не хочу знать, за что, почему, из-за чего
меня не любят,
до какой степени меня не любят
те, кто меня не любит.
Забываю о них, будто их нет, и никогда не было,
и никогда не будет на свете.
А было время, когда я обожал посмотреть в глаза
тем, кто меня не любит,
а было время, когда мне доставляло удовольствие
появиться там, где можно было встретить
тех, кто меня не любит,
а было время, когда меня интересовало,
насколько, до какой степени меня не любят
те, кто меня не любит,
а было время, когда я страстно хотел,
чтобы те, кто меня не любит,
еще больше, еще сильнее,
еще ярче меня не любили.
Но прошло это время, улетело,
теперь стараюсь не знать, не слышать, не помнить
о тех, кто меня не любит,
теперь я не люблю, когда меня не любят.
О, тогда!
О, теперь...

==

Мы — дети слов,
возделаны словами,
словам препоручил Господь
приглядывать за нами:
обороты речи определили
повороты наших судеб,
буквами мы скованы, как цепью —
изнутри наружу
и снаружи внутрь.

==

Ах, как я сегодня собой недоволен,
не нравлюсь себе, просто противен себе,
обрюзг, ополнел, бочонок какой-то,
мысли передвигаются,
как набитые свинцом кразы/камазы,
с плеч моих сползают клочья бараньего жира,
будто объелся остывших шашлыков
в привокзальном шалмане -
какие-то пилюли дорогие глотаю,
хотя знаю точно, не помогут,
не первый же раз такое, не первый!
Лучше сдохнуть, чем так себя чувствовать,
честное слово,
опускаясь в кресло, думаю, хоть бы что-то случилось,
хоть бы кресло это рухнуло подо мной,
я разбился, попал в больницу.
Боже, как же мне будет противно
укладываться спать,
на кровать смотрю, как на врага.
Знаете, что меня спасло?
Вдруг догадался, бог надоумил:
старик, да это же стихотворение готовое,
садись, запиши!
Вмиг сдуло с меня всю усталость, весь жир,
всю кразность/камазность,
я словно сбросил половину веса, килограмм сорок -
обнял жену, поцеловал так,
что она разволновалась, покраснела,
сделал себе крепкого-крепкого чаю,
закрылся в своей конуре
и вот написал эти строки.
Не бог весть какие, я знаю,
но зато я легкий, прыгучий,
хочу жить!
Почему-то вспомнились стихи,
много лет назад ,
в Петропавловске-на-Камчатке, в ресторане,
выпивший Виктор Федорович Боков мне прочитал:
«Мята-лен,
мята-лен,
я-то, я-то,
я влюблен!»

==

Вчера отказался от памяти,
вырвал из головы,
вышвырнул к чертовой матери.
Без памяти становишься легким, как дым,
земное притяжение едва удерживает –
поднимаешься – опускаешься,
поднимаешься – опускаешься,
надо же, какая у меня была тяжелая память,
прямо свинец какой-то.
Я радовался , был счастлив.
Но через несколько минут
 вдруг начал деревенеть,
оказывается без памяти,
человек превращается в доску.
Меня уже было подхватил какой-то мужик,
соображая, как из меня сделать книжную полку.
Я взмолился: Господи, спаси!
Сверкнула молния, грянул гром,
черепная коробка разверзлась,
моя память рухнула в мою голову,
я чуть не упал.
И вот я стою перед зеркалом,
с тяжелой головой на плечах.
Может лучше было
 стать полкой для книг?
 
==

ШЕСТИДЕСЯТНИКИ

Мы дышали свободой,
которой не было,
она врывалась в нашу грудь
из глубин своего отсутствия,
завораживала,
мы никогда не забудем ее,
недосягаемую,
неистребимую.
Зло творило добро,
другого добра мы не знали,
кто вышел из этого пекла живым,
глядит на себя и плачет.

==

Вот идет человек,
он ни разу в жизни не подумал о том,
о чем я думаю каждый день,
он всю жизнь всеми силами
стремился стать таким,
каким я пуще смерти боялся стать.
Господи, как Ты можешь
не мешать нам
до такой степени отличаться друг от друга,
что нам не жалко друг друга убивать?

==

Я теперь в основном расположен
внутри себя –
обнаружил столько неизведанных мест,
тайн, зарытых в складках памяти, загадок.
Но кому это нужно -
разбираться в себе до конца
перед самым концом,
присоединять
что-то к ничто?

==

ЕЩЕ

Я так много в последние месяцы
думал о смерти,
готовил душу к излету,
что сегодня,
вдруг, в зеркале себя увидав,
искренне удивился:
о, да я еще жив!
Какое открытие!
Я люблю вас, три замечательных слова:
Я ЕЩЕ ЖИВ.
Особенно обожаю ЕЩЕ —
еще поглядим,
еще погуляем,
еще выпьем водочки, черт возьми.
Еще что-то намазюкаем, напишем,
еще что-то скажем такое,
чего, может, быть,
до нас никто не сказал.
А почему бы и нет!
О, как мне любо это слово ЕЩЕ!
Я глажу каждую из трех его буковок,
этот красавец Щ,
трехтрубный пароход,
трехголовый гигант,
и эти две евицы-девицы по бокам,
куда, интересно, этот щеголь Щ
ведет двух евочек под руку?
Известно куда — на бал,
который этой ночью дает Саша Гельман
в честь того, что он еще тут,
а не там.

==
Вот я сижу на скамейке
не совсем трезвый, и жду автобус,
и все человечество вместе со мной сидит на скамейке
и ждет автобус.
Вот приближается автобус к остановке -
вместе  с автобусом подъезжает, прилетает
всё, что перевозит людей:
самолеты, поезда, пароходы, мотоциклы,
кареты, ракеты.
И вот я сажусь в автобус
и вместе со мной все человечество
усаживается в разные виды транспорта,
кому, где нравится,
и мы отъезжаем, отлетаем, отплываем, отчаливаем,
и никто не знает, и знать не желает куда, зачем,
сколько времени нас здесь не будет.
Да хоть навсегда!

==

Проснуться утром,
очнуться,
узнать себя — это же я, я,
тот самый, что вчера свалился
полумертвый, пьяный.
Опять живой!
Могу моргнуть, присвистнуть,
пошевелить рукой, ногой,
взглянуть на потолок,
затылок почесать,
беспечно лежать под одеялом,
зная, что мигом поднимусь, когда решу подняться,
пусть не вскочу, как прежде,
но встану, буду стоять на собственных ногах,
а не лежать навытяжку по команде «смирно»,
которую Начальник уже не отменит никогда.
Какое чудо — быть живым!
Даже если думаешь о смерти,
даже если помнишь, что она близка,
пока ты жив — смерть всего лишь сказка,
мы вечны — пока живы!

==

Во всем я теперь уверен/неуверен,
то сначала уверен, потом неуверен,
то одновременно и уверен, и неуверен,
и даже бывает так,
когда отсутствуют оба —
и ув. и неув.
А что присутствует?
А ничего!
Пропадает необходимость, потребность
быть уверенным или неуверенным
в чем бы то ни было —
ощущаешь себя одуванчиком
в безветренную погоду.

==

Чудо случилось — два слова сошлись,
которые никогда не встречались:
обнимаются, сияют, счастливые,
кричат: «Мы самим Всевышним
были созданы друг для друга!»
Ах, какая была свадьба!
Весь русский язык примчался,
вся русская речь кричала:
«Горько! Горько!»,
грамматика визжала от восторга.
А меня эти два недоумка —
ведь это я догадался,
что они подходят друг другу —
даже на свадьбу не пригласили,
всю ночь просидел в шалмане,
матерился, гордился, плакал,
слезы в водку ронял.

==

Круглый большой живот
на двух тоненьких женских ножках,
это мама приснилась, беременная мной –
живот вращается, крутится, как земной шар,
я разлегся на нем – голый старик,
исчезаю - появляюсь,
исчезаю - появляюсь,
не знаю – я свет или я мрак,
меня мучает этот вопрос
всю ночь/всю жизнь.

==

Какие дивные ночи
выстроились в затылок,
одна за другой, одна за другой,
ждут своей очереди.
Во сне я кричал, я требовал:
«Покажите ту ночь, которая
после смерти моей наступит,
я хочу переспать с ней, вы слышите,
переспать с ней хочу, пока жив!»
О, первая ночь без меня, сиротка,
зареванный небосвод,
мокрые звезды...

==

Я состою из слов
больше, чем из атомов,
когда меня сожгут,
мои родственники получат
урну полную буковок.

==

Мы еще едем,
А уже приехали.


==