Вот бы мне жить в Горяченске. И хотя там по всей видимости яблоки еще не растут на ветках, но там тепло. А то у нас в Брянске Холодяченск какой то. Холодно. Кругом лежит снег, так неожиданно и нежданно выпавший на днях. Брянчане ходят по нему брянчя его распоследними словами. А он лежит. И плюёт себе, на весну. Но дело то не только не в нём.
Ночью, далеко заполночь, я и без этого не отличающийся крепостью сна, проснулся. Как оказалось от доносившегося через форточку собачьего матьего* лая.
Под одеялом тепло и я лежу какое-то время просто так, слушая и пытаясь разобраться в этой нудной, однако на удивление не совсем однообразной "акустике". "Вававав, ваввав, гав, г, вав, - затягивает собака очередную фразу, - г, г, вааввав, ваввав, г, вав".
"Вот же блин щастье привалило, надо наверно что-то сделать со всем этим!" - думаю я все ещё лежа, но уже неохотно потягиваясь. "Г, г, вавваввав, ав, г", - продолжает невидимый "оратор" и я всё же подрываюсь с дивана, на ходу запахивая толстый махровый халат. Халат этот хотя и подарок бывшей возлюбленной, но в отличие от неё, всегда радует меня надёжной и добротной работой - теплом. Тихо приближаюсь к подоконнику и осторожно выглядываю в окно. Во дворе, возле покляпой двустволой берёзы располагается импровизированная, но от этого не менее вечная стоянка "авто". На углу, сидя на утоптанном снегу расположился старый, черный пёс. "Ваввав, гы г вавваввав", - продолжает своё пёс, время от времени мотая головой то на дома, то в ночь, то на "авто". "Может, все-таки, надо что-то предпринять по поводу такого "безобразия"? " - подсверливает мозг пока несмелая, но всё более настойчивая мысль. "Гы, г, авав вааав г", - не унимается пёс, но на этот раз и жалобно и ругливо одновременно, при этом в очередной, как я заметил раз, мотая головой в сторону немых и безобидных "авто". Однако, как мне кажется, все же больше не в сторону старенькой джетты, а на свежий ещё Prado. "Пролетарий ёпт наверно!!!" - думаю я и уже было начинаю собираться в темноте(чтоб значится не спугнуть), но что то меня словно удерживает на месте. "Ууууувв, гы, ваввав", - жалобно встряхивется пёс в сторону некстати так провинившейся перед ним Pradы, и мне становится даже как то не уютно что ли от того, что я не могу сообразить на что всё это похоже. Вроде как жалуется на что, а вроде и как бы потерянного друга или ещё кого зовёт. А тот, который во мне сидит в голове, начинает что то там с моими извилинами мухлевать и мне становится понятно, как само собой разумеющееся, что я никуда сейчас не пойду вообще и к этому гражданину псу конкретно и точно. Постепенно я даже не замечаю как начинаю рассуждать и разговаривать сам с собою.
"Откуда же я считаю, что имею полное оправданное право вот так выйти на улицу и прогнать вон несчастного пса, да еще чего пуще запустить в него невесть откуда подвернувшимся камнем или палкой? А есть ли в нас, в людях вообще то, за что он, просто пёс, должен таки людей уважать и почитать как создания гораздо более высокие и духовные? Да через это еще и терпеть от нас всяческие притеснения и унижения с оплеухами. Мне вспомнились цирковые слоны, с какими грустными глазами исполняли всё это эти умные, сильные, могучие и достойнейшие животные." Я продолжал наблюдать за всё еще не собирающимся заканчивать псом.
*"Чего такого выдающегося я достиг в жизни, от чего бы мой собственный "человек" звучал гордо? Я не достиг ничего, что можно было бы назвать хоть какой то карьерой. Что не так уж и давно жил я с возлюбленной, которая впоследствии отнеслась ко мне как к ненужной уже вещи - отжала и выкинула на улицу? Что был женат и имею взрослую дочь, не только не жалающую меня видеть, но и даже из простого человеческого любопытства не желающую узнать что-либо обо мне, а что я, а как я, а что у меня в голове? Что была у меня двоюродная сестра по отцовской линии, а я даже не знаю что с ней и нет не то что-бы даже каких-то концов, а даже и той страны, где мы все родились и росли(а уроды из тэлявизора хотят ещё и на куски дорубить). Что вся моя семья лежит рядом, все в одном месте и это лучшее. что я смог для них сделать? Брат, Батя и МАМА. И что меня до боли в груди мучает и угнетает вина перед МАМОЙ, за то что я всегда ей грубил. А она, простая Русская женщина из семьи в четверо детей, не побоялась выйти замуж за овдовевшего украинского мужика с двумя, едва-едва начавшими вставать на ноги пацанами. И это она всю жизнь кормила, обстирывала, одевала и обувала всех нас троих. А я ей грубил и огрызался. Даже тогда, когда она превозмогая уже не лечившиеся ни докторами ни лекарствами головные боли, собрав остатки уже давно таявшего разума пыталась поведать мне всё это. Для того что бы или простится в сознании или в последний раз по-матерински предупредить или предостеречь от чего то неминуемо нехорошего, что видимо грозило, а как оказалось позже и случилось в моей жизни. И я, взрослый пятидесятилетний мужик иногда беззвучно умываюсь слезами как ребёнок и кусая до крови губы вою от вины и злобы на самого себя за безсилие вновь ощутить на щеках её жилистые, измождённые вечным трудом сухие, но необыкновенно тёплые старушечьи ладони. От безсилия донести до неё своё позднее сыновье раскаянье.
От того, что работы нет, а роботодателю в качестве копирайтера я не подхожу(дебилы мля) и в столярку уже не берут по возрасту? От того, что в стране уже нет чего-либо, что можно было бы украсть или разрушить, а этот по-прежнему всё обещает обещать вот уже второй десяток лет?
Похоже единственное за что мне по-настоящему не стыдно - это стихи. Мои милые буковки. Да и плевать, что их никто не читает и вся эта поэзия уже никому не нужна. Это нужно мне, нужно тем, кто будет за мной. Забавно, а ведь в школе у меня всегда был трояк по "литере". Вот удивится Ираида Алексеевна, покажи я ей своё рифмоплётство. Забавно. И кого мне теперь благодарить за буковки, неужели ту самую возлюбленную, как обухом выбившую из моей головы ту самую, никому раньше невидимую пробку? Спасибо родная за хлеб-соль, это было очень жестко, но ведь зато как красиво получилось, а? Я не злюсь - это безсмысленно, я просто удивляюсь тому, что всё в нашем мире неисповедимо. Даже собственно не этому, а тому насколько же оно неисповедимо и насколько был гениален тот или те, кто писал(и) эти коды, закручивая их в такие днк(не только мои), которые и привели меня в такое забавное но неоднозначное положение."*...
"Гавававаав, гы, ваввав", - напомнил о себе гражданин пёс и я очнулся от лёгкого забытья. Вспомнив об имеющейся заначке я потянулся за банкой с когда-то выкуренными, но ох как прдусмотрительно не выброшенными сигаретами(в просторечьи - бычки). Натерюшив "табачку" я заботливо уложил его в бумажку и пробежав языком по краю, скрутил приличный такой самокруток. Глубоко, по-наркомански, я затянувлся тем, что некогда было SAINT GEORGEм и продолжил размышления.
"Чем же все-таки я выше этого пса, чем выгодно от него отличаюсь?" - подумал я. "Судя по всему похоже только тем, что для него всё плохое уже пришло и давно стало его частью, а ко мне ещё нет и в отличие от него у меня всё же ещё есть хоть какие-то, пусть и призрачные шансы выкарабкаться." "Как-то не очень утешительно", - подытожил я мысль, тяжело и от безтабачия и от тяжести раздумий выпустив дым на улицу.
Пёс неожиданно замолк, мотнул головой явно в мю сторону и предусмотрительно, как бывалый бомж, весь готовый к абсолютно любому развитию обстоятельств поднял зад со снега. От такого неожиданного поворота событий я даже слегка опешил. Но "опомнившись", под затяжечку я мысленно обратился к нему: "Не бойся дружище, я не трону тебя. Зы еслиб ты курил, я бы тебе и покурить оставил бы, но к моему величайшему стыду у меня не найдётся и корочки хлеба на угощение тебе."
"Ваввв!" - как то не обидчиво а даже оптимистично отозвался в ответ пёс и повернув направо медленно затрусил вдоль берега.
матьий* - бранный.