На войне я учился как все - как-нибудь, понемногу.
Научился, однако, отчетливо маршировать:
Поднимать-опускать, как насос гидравлический, ногу.
И, подобно пропеллеру, в ритме руками махать.
Я еще научился на марше носить портупею.
И сидеть в плащ-палатке один на морском берегу.
Окопаться среди одеял и подушек сумею,
И зарыться в любимое женское тело смогу.
Научился я "мама" кричать, когда мама далёко.
Научился кричать имя Бога без веры в него.
Даже если б и верил, то в этом бы не было прока-
О своем несогласьи ему б не сказал ничего.
Научился пути к отступленью разыскивать лихо.
Снять гостиницу возле вокзала я тоже мастак.
Даже в зале торжеств я ищу где находится выход.
Потому что любовь иногда завершается так.
Кроме прочих наук я искусство постиг маскировки:
Не высовываться, не светить, оставаться в тени.
Чтоб меня не узнали, могу применять я уловки
Чтобы люди понять не сумели где я, где они.
Чтобы между любимой и мной люди не различали,
Чтоб казалось им что перед ними овца или куст,
Чтоб считали что дерево я, и за ветки качали,
Чтобы думали будто я плод, и пытали на вкус.
Чтобы верили в то, что обычного дерева тень я,
Что я мертвый булыжник, лежащий на мостовой,
Что сомнение я, в крайнем случае я – тень сомненья,
Что плетень я, кусочек зелёной ограды живой.
Если б был я пророк, притушил бы сиянье видений,
Плотной черной бумагой я б веру свою затемнил,
Спрятал танк в камуфляже охапок цветущих растений,
И деянья его маскировочной сеткой прикрыл.
А когда мне придется идти в те края где я не был,
Маскировку последнюю стану тогда надевать :
Белизну облаков и бескрайнее синее небо,
И далёкие звезды, которые не сосчитать.
С иврита
Из книги Кулак тоже был однажды ладонью и пальцами