– Бедная лама, ты стонешь и стонешь, не пьёшь и не ешь.
Зря я привёл на это полное сочной травы поле у горы Вильякото.
Мошек я прочь от тебя отгоняю, и холю, расчёсываю шерсть...
Лама, скажи, что страшит и что, может, тебя успокоит?
– Знай, мой хозяин заботливый, не ты виноват: приближается смерть,
Вышел вчера Виракоче из озера, а дикие – смехом и даже кидались камнями,
Поднял теперь Виракоче в Западном море большую волну, горой не измерь,
Воды поднимутся до самых вершин, будут диких топить ночами и днями.
– Лама, допустим, что правду вещаешь, как моханес-оракул, пирипири съев,
правда, не вижу, что жвачку ты в небо бросаешь, хотя говоришь заклинания,
Лучше скажи, лама моя, как спастись, или смертелен для всех Виракоче гнев?
Дикие пусть умирают, а мне-то за что от владыки миров наказание?
– Ласковый ты мой хозяин, прибереги на пять дней ты еды и воды на пять дней,
Мы на вершину высокой горы Вильякото пойдём, и там будет спасение,
Знаешь, послал Виракоче меня, чтобы не умер ты и не попал в мир теней,
И от тебя и от тёмных сестры – Гуачиминов, родятся и первые смертные...
Слово за словом, но быстро дошли до вершины поднявшейся ввысь Вильякото-горы,
Тут собрались большие, как скалы, и малые, не больше напёрстка, звери и птицы
Только взошли, как море поднялось высоко-высоко, нагоняя до неба испуганных рыб,
Вот у вершины вода, и намок у лисицы хвост (чёрный с тех пор кончик хвоста у лисицы).
Ровно пять дней – и уходит вода, гнев прошёл Виракоче, сгубивший диких былых,
Лама с хозяином – Куамансури спустились, там девушка – точно по ламину слову,
Стала женой, хоть сестрой была тёмных Гуачиминов, демонов злых,
И родила близнецов Апокатекиля и Пигерао, зачинателей рода людского.
Февраль-март 2016