Главная | Культура | Вдохновение
ВДОХНОВЕНИЕ
№27(807) от 07.07.2006
ПОЭЗИЯ
АПО;ИЯ АНАТОЛИЯ СОКОЛОВА
Всех, кто знает поэта, эссеиста, философа Анатолия Соколова, порадовало известие о том, что в числе пяти достойнейших он назван Человеком года. В торжественной обстановке Анатолию Евгеньевичу вручены диплом и премия мэрии Новосибирска имени Н. Г. Гарина-Михайловского за большой вклад в развитие сибирской литературы. Друзья и почитатели таланта Анатолия этот день приближали как могли — моральной поддержкой, усилиями, предпринимаемыми для издания его произведений. Одним из ярких литературных событий, привлекших внимание ценителей изящной словесности столицы Сибири, стал выход «юбилейной» книги стихов Анатолия Соколова «Материк». Ее презентация прошла в Доме Цветаевой при Новосибирской государственной областной научной библиотеке. А незадолго до этого появился поэтический сборник «Невразумительные годы». Так что получился своеобразный «дуплет».
Для того чтобы в час, когда Красный проспект, как горлышко бутылки, заткнут автомобильной пробкой из иномарок, собрать два-три десятка человек на мероприятие, презентующее такой «неликвидный» ныне товар, как стихи, надо все-таки иметь стойкий круг почитателей своего таланта. Тем явственнее почти физическое ощущение самоценности поколения, уходившего в лирический штопор, для того, чтобы, вбуравившись в губчато-упругую кору филистерства, просверлить в ней свищ для глотка свободы. Потому и хочется припасть к этой неиссякающей кислородной струе, перекрыть которую не могут даже Голливуд и вездесущая попса.
— Да и что такое, собственно говоря, поэзия? — воскликнул намедни разменявший седьмой десяток лет юбиляр, и при всей «поставленности» ораторского искусства, отшлифованного на чтении вузовских лекций, неизбежно заплутал в формулировках.
Но, не вмещаясь в формулировочные реестры, дают ответ его стихи.
Зимы, имущество бесхозно,
Морозы, птичья болтовня…
Люби меня, пока не поздно,
Люби меня…
Или:
Но лопату берет человек,
Выполняя работу с размахом:
Месит черную сажу и снег,
Словно тесто для бубликов с маком.
Зарисовочно-акварельные или «густо» покрытые «пастозным мазком», как писаные маслом холсты, «тексты» (как сам говорит о своих детищах автор) Анатолия Соколова — всегда умозрение в красках. Увидеть «окорок пляжа» или услышать, как «Вороны стаей грампластинок над домом кружатся с утра», — это по-соколовски. Как в мазках настоящей живописи присутствует целый «хромосомный набор» животворного солнечного света и даже то, что уходит в область ультрафиолета или инфракрасной части спектра, так и в этих текстах содержатся множащиеся на шершавых неровностях метафор смыслы.
Из головы весь мусор выкину,
стихи оставлю,
На гору отнесу кудыкину
ружье и саблю.
Идет прием с утра до вечера
металлолома,
И на зубах слепого Хроноса
хрустит солома.
Стихи Анатолия Соколова, которые во многом сродни эстетике выразившего дух города немыслимых совмещений и напластований живописи Николая Грюцюка, — как бы «переваривают» беспробудный бытовизм существования в духоносную материю. (Так радиолярия выстраивает свой хрупкий ажурный скелет, чтобы защитить себя от давления океанической толщи). Важно и то, что Анатолий Соколов и круг «проклятых поэтов», в который продолжают быть вовлечены и по-палехски «деревенский» Александр Денисенко, и по-лешачьи фольклорный Иван Овчинников, и харизматичный бард Николай Шипилов, и поэт-философ Сергей Ларченко, и снискавшая славу в столице нашей родины Нина Садур, и «завязавший» рифмовать Евгений Лазарчук, — как бы оставаясь вне сумасшедшего времени, генерируют образ жизни и образ мировидения, который не вписывается ни в какую застывшую «системность». А это обнадеживающая прививка от всепроникающего напора неряшливого пост-соц-арта.
У Парижа — Поль Верлен и Артюр Рембо. А у нас? Неужели мы априорно отказываем себе в подобного рода персонификациях? А может быть, наши Верлен и Рембо — это обитающий неподалеку от Спартаковского моста Анатолий Соколов и его соратник по поэтическому цеху Владимир Ярцев, проживающий возле площади Станиславского, там, где врезался в пятиэтажку мстивший жене летчик-камикадзе? Быть в наше время поэтом (с неизбежными атрибутами этого образа жизни — отверженностью, непризнанностью, гонимостью) не то же ли самое? И недаром, наверное, в перекличке взаимных посвящений из-под пера Владимира Ярцева вырвалось:
Был безвестным и непризнанным,
Но зато самим собой,
Лишь себя считая призванным
Править собственной судьбой.
(«Поэт»).
Анатолий Соколов продолжает править собственной судьбой по законам, родственным апориям Зенона. А этот античный мудрец-парадоксолист брался доказывать, что Ахиллес никогда не догонит черепаху. Видимо, это и есть проклятая судьба стремящегося к совершенству. Стихи «мешали» и продолжают «мешать» Анатолию Соколову перескочить на рельсы жития, в котором бы все было геометрично-правильно. (Как и надомные занятия живописью и резьбой по дереву.) «Мешают» защитить докторскую диссертацию по философии, стать «правильным», под завязку остепененным профессором. Он не может бросить писать длинные баллады (редакторы очень любят их сокращать, находя точку на первом «антитезисе», не желая вникать в пространные и «густые» «добавления» и «комментарии») и начать изъясняться только языком научных работ, к чему обязывает даже статус кандидата философии. И поэтому нам еще посчастливится присутствовать при рождении чуда. «Что может быть в натуре лучше бури?» Поэтому и парусу одинокому белеть, и Лермонтову валиться набок у подножья Машука. Конечно же, Анатолий Соколов не «оставит» стихи в смысле — бросит писать, а «оставит» их «сумасшедшую невнятицу» (Владимир Ярцев) при себе. Как спички, табак, Пастернака в походной сумке странника духа…
Юрий ГОРБАЧЕВ.
Фото Виталия МИХАЙЛОВА.