Мон амур, ты бы знала, как я устал -
очень сильно, безумно, я исхудал,
истерзал свое тело,
сбил свои ноги вкровь, пока шел за тобой, пока следовал за тобой и искал по всем улицам твою душу.
А нашел лишь лицо, слишком смелое для того,
чтобы просто смотреть на него, чтобы его касаться, чтобы трогать руками твою гладкую/белую/ледяную кожу и ничего никогда уже не бояться.
-
Я находил лишь твои следы, твой аромат/запах, я бежал за ним словно бродячий пес, верный друг, преданный брат, обманутый человек, а на деле же – психопат.
-
Я исследовал твой маршрут, я хотел и боялся тебя
узнать, рассмешить и понять, что ты больше не любишь вина и совсем не танцуешь -
изредка попиваешь ликеры,изучая историю древнего рима.
И теперь ты ходишь в правой руке с мечом – ты верна мечу.
Плечом обязательно со старым врагом к плечу – ты узнала его поближе и, оказалось, как про Париж (как было в Париже) – увидеть и умереть.
И тихо-тихонечко-тихонько петь.
На запястье стирая «forever young» - вот тогда было время для «умирай, поищи себя, помечтай, повлюбляйся и повлюбляй», а сейчас – «выживай» и не верь никому, ради бога.
***
Ма шери, твое тело не выдержит твою душу – не победить никак – выплесни свою злость наружу, не подобает сжимать кулак первой леди, мадонне, да к тому же еще и злиться, кричать т.д. и т.п.
Мы с тобой едем в плацкарте, в одном вагоне и, к сожалению, развернуться назад нельзя. К сожалению, не сойти, к сожалению, раньше красивее был пейзаж, к сожалению, «счастье живет в купе, - как говорила ты - деньги и власть», «счастье живет в любви», - говорила женщина с верхней полки напротив нас.
***
Я изнеживал все, что тебя касалось, был верен тебе и твоему бесстрашному образу, я с ума сходил от своего одиночества, пока ты вытиралась досуха в нашей мааааленькой ванночке, в старой облупленной конуре, на всю жилплощадь одна лампочка, и та не горит, и та в голове.
-
Мон амур, а в москве уже зажгли фонари, город покрылся холодом и морозом. А я стою тут один, курю папиросу, подсвечиваю айфоном на темень столичных дворов, высчитываю стук женских туфель. Я стою очень долго, или все же иду, разгоняюсь, бегу, что есть сил? я бегу от «тебя» до холодных, пустых витрин, до безличия и до «несвободы», я бегу до чужих искусственных тел, до прекрасного/до «конца прекрасной эпохи».
-
Ма шери, о чем ты думаешь этой ночью? Ты темна, как она? Или хуже?
Ты хуже. ты купаешься в ночи, ты живешь в ней, она – твое лучшее кружево.
-
Я тебя не нашел, но я все о тебе изучил, все претерпел. В твоих поисках я разделся догола, остриг волосы, стал ненавидимым всеми проститутками этого города – я повзрослел, подбодри меня, милая.
Самое лучшее – впереди, даже любимыми без/с.
***
Мон амур, юностилетие получило свою эпоху – наше десятилетие. Вот мы больше всех и тягаемся за любовь и за молодость и свободу. А теперь все кончается, я готовлюсь поставить точку (но не знаю, сколько времени это займет). Ты сбежала от самого сердца и осталась самой родной.
Открываются бары, люди спешат в метро. Я стоял тут так долго, что, кажется, постарел: бросил курить, стал напевать между прочим и стал чуточку озабоченным старостью приближающейся – кризис среднего возраста – «Покинуть вагоны всем провожающим!». Вот я и выбрался с нашего поезда. Здравствуйте, уважаемый, принимайте меня таким.
Только теперь я заметил, что вышел на станции «Мон амур. Ма шери».
А последний путь тоже неисповедим?
Провожающей оказалась ты,исчезнув на полпути.
Кажется, я снова остался один.