Его игры никто не понимал.
Порою над позицией как будто засыпал
Вдруг выдавал лихую черенаду жертв
И еле- еле на ничью спасался.
В любом турнире он был чёрною лошадкой.
Его остерегалисы, чур, чур, чур...
Он мог прийти за час и сесть за доску.
Мог опоздать на два часа, и победить.
Вот Ленинград в блокаде. Витя в телогрейке
В разрушенных домах гребёт антикваариат.
Такой же доходюга тащит граммофон старинный
Витя заходит ему прямо во перёд и просит
Чтоб отдал машину, глаза горят как две дыры.
Его все знали, уважапи. Он лишних слов не говорил.
Курил дешевую он "Приму", играл в подвалах там где
Холод и так бывало, что всю ночъ играя в карты, он
Шёл днём в шахматы играть турнир, поспав в трамвае,
Снова за карты и не уставал.
Однако мастером довольно поздно стал.
Играл уверенно, чертовски сильно.
Там крыпный приз, здесь чемпион.
Уже гроссмейстер, Петросян повержен,
Но в Рейк-Явик Спасский полетит.
На Карпова он Вышел чисто, но понял
Не дадут Играть. В Швейцарии сумел
Остаться и с Женей в Багио сел безлимитный
Матч играть.
Что говорить, он бился как "Очаков",
Но Карпов был во цвету лет.
К тому Ж за ним был весь Советский корпус,
Сильнее этой силы в мире нет.
В Мерано шла игра в одми ворота.
Его сын в армии сидел в России.
Семью не отпустили,-беспредел.
Болела грудь и голова болела,
Он ещё долго в шахматах гримел.
Он в девяносто любит поработать.
Гелъфанд о нём как о святоше говорит.
Не курит, но вина бутылочка найдётся
Швейцарский снег окно скребёт.
03/16/2016
США