(Из романа «Весна египетская»)
Смотрю, а мы уже на крыльце, смотрю — уже за воротами и канаем куда-то мимо Луксорского храма, ты его видел, конечно. Развалины — как с таблиц на факультете стоматологии в нашей Нетрадичке, где зубы заговаривают. Да я не ругаюсь, это русские зубы. Помнишь, стоит обелиск у входа, острый как левый клык, а правый сточился, видать от долгого неупотребления. А дальше комнаты без крыш — метров с полсотни ростом, а по ним туринтернационал с билетами и «мыльницами»: левой, левой! От жары, от злого зноя осоловели. И на зуба' им, буржуинам, билеты покупать, когда с улицы всё прекрасно просматривается: слоновых колонн ряды, а на колоннах козы вздымаются; лев по лесу расхаживает, словно Гиргис у себя на подворье; крокодилы в двуногости упражняются; гамадрилы рылы задрали; павианы друг ко дружке клеются; павлины веерами мертвяку-фараону дорогу метут; змеи семиметровые шеи по стойке «смирно» вытянули, туристам хвостами салютуют; шакалюги переднюю правую подняли, вдаль глядят, тебя видят; волы роги накренили: мол, моргала выколем; а попугаи поют: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» — улыбка им ещё моя сдалась, без того ужасны джунгли — страхолесье стародавнее, окаянное, каменное, — а тут ещё комар-кошмар с пузом, как твоё, шприцом угрожает, а сам следующую заводит
песнь комара
Я знаком тебе, я звонарь-комар,
Плоскостное зренье — мой странный дар.
Я несметным временем чуть замглён.
Не тяжёл мне жёлтой стены полон.
В хоботок трублю, мол, иду на вы,
Ибо то люблю, что собратья-львы.
Не сразить меня, хоть ладонь отбей.
Мой сосед — египетский скарабей.
Облетает прах, опадает сор,
Фивы — панцирем, скорлупой — Луксор.
И, наскучив участью плоскостной,
Я сольюсь когда-нибудь со стеной.
Рядом реет крест, мне грозит концом,
И незримый перст вертит ключ с кольцом.
Не сливается, нет, со стеной, со стены срывается и — на нас! А за ним и все монстры стенописные, скалобитные, глубоко самобытные, всесторонне подкованные перепрыгивают из действительности в явь — через низкую оградку, через чахлую муравку, мимо декоративного аскера-часового с настоящим-таки «калашниковым» — к Нилу на водопой, ой-ой-ой! Но на Ниле — фелюга у причала, вдаль и вдаль понесла нас, помчала — что, съели? От комарика, от змея, от зверя, от шакалюги — да на фелюге! Парусники с моторками понесут на тот берег, где Город Мёртвых, Фивы стоеросовые и, между прочим, россыпи наши алебастровые. Плывём — ты вон звёздной ночью разглядел, что вода грязная, а она не грязнее днепровской.
2004