Не до прозы

Волкова Маруся
Опять покой фанерой просвистел;
я изучала прозы афоризмы,
мечтала описать "гримасы жизни"
и "грустный одиночества удел."
Ах, как хотелось мне покуролесить
без ритма, как еще не довелось;
блаженное нашествие Олеси,
божественность Алениных волос!

Про мужиков, про думы и сомненья
пофилософствовать, – боролись не за то;
но ритм уже застегивал пальто,
ушел бы, задержавшись на мгновенье.
Я растерялась; нет таких грехов,
наказывайте, но не так, не этим!
Мой круглый череп ни за что на свете
не затеряется среди голов.

Намеренье, ты обратилось в прах,
в Сибирь надолго, к ногтю, на колени!
Рифмуй, старайся, позабудь о лени,
пусть рифмы тают медом на губах.
Встряхнула резко, за плечи взяла,
хоть отродясь сочувствия не знала,
с заносом развернула у вокзала,
отправила домой; я побрела.

Москва в морозе, и размытость линий,
апгрэйд морозный так тебе к лицу,
соборы как солдаты на плацу
укутаны в воздушный белый иней.
Безешная воздушность и туман
сбивают разбирающихся с толку,
еще с Манежной не убрали елку,
молчи, Москва, не разглашай обман.

Не говорим в запале "никогда",
как мало надо, чтобы передумать:
вот иней, – если посильнее дунуть,
то морок белый канет без следа.
Впряглась, купилась на приманку эту,
неоднозначностью повеяло едва,
нечасто людям помогает голова,
тем более, непьющему поэту.

Ворвался ритм, не спрашивая тех,
кто вознамерился примерить участь
законсервированных масок; уксус
не пригодился для таких утех.
Блаженный легкий промысел, ты мне
всю душу выгрыз крепкими зубами;
я не торгуюсь, посудите сами,
мелодии достаточно вполне.