Ехать туда мне совершенно не хотелось. Ну ни капельки. Конец октября, а тут извольте на шестьсот километров перемещаться на автобусе, чтоб чуть больше суток провести в монастырях. У нас в Саратове свои монастыри есть. Целых два. Мужской и женский. Полчаса на троллейбусе и молись сколько душе угодно. Кроме того, в Евангелии сказано, что Царствие Божие внутрь нас есть. Тогда кокой смысл ехать за благодатью за полтысячи с лишним верст? - Так рассуждала я, сидя дома ненастным осенним вечером.
Это были аргументы против поездки, так сказать, высшего порядка. Но были еще и житейские причины моего нежелания ехать. И первая из них – банальное отсутствие наличности. Но моя подруга и единомышленница, которая и затеяла всю эту историю с поездкой, нашла мне спонсоров. Дело было за мной. Вторая причина, по которой я отказывалась ехать, была еще прозаичнее первой – за неделю до предполагаемого вояжа я отравилась пирожным. Сначала мне было очень худо. Но к моменту отъезда я уже осмеливалась есть сухари и пить воду.
В довершение всего за сутки до отъезда на наш город обрушился (другого слова не подберу) такой ливень, что улицы превратились в реки. И это в конце октября! В результате, я, возвращаясь с работы, основательно промочила ноги и сидела дома в ожидании неизбежной простуды.
Вирусы не торопились, и тут зазвонил мобильник. Моя энергичная подруга осведомилась, готова ли я к поездке. Я сразу созналась, что не готова. Пределом моих мечтаний на два предстоящих выходных дня было сидеть в теплом сухом помещении с хорошей книгой в руках и жевать сухари. Но не тут-то было. Мне было категорически сказано, что надо ехать. И пока по телефону звучали доводы, по которым мне невозможно было отказаться от поездки, меня вдруг осенила мысль. Я, как Иона, сопротивляюсь Промыслу Божию. Этот строптивый пророк не хотел отправляться в Ниневию. И очутился во чреве кита. Подруга еще продолжала что-то говорить, а я уже приняла решение. Божию волю надо исполнять. Я поеду. А там будет, что будет.
Сделаю небольшое отступление. Незадолго до описываемых событий батюшка Серафим Саровский сам пришел ко мне домой. Если перевести это на общепонятный язык – одна моя добрая знакомая подарила мне чудесную икону Саровского чудотворца, сделанную из бересты. Икона эта небольшая, умещается поперек моей ладони. Изображение батюшки Серафима выдавлено рельефом. Присутствуют всего два цвета – желтой древесины и темно-коричневый в углублениях. Но сходство с обычными иконами Серафима Саровского поразительное. И вот теперь, волею сложившихся обстоятельств, Я еду в Дивеево, где ныне покоятся мощи Великого русского святого.
Это моя первая паломническая поездка. Автобус отправляется от храма Серафима Саровского в восемь вечера. Я пришла задолго до назначенного времени. На улице темно и сыро, дует холодный ветер. Захожу в храм. Здесь заканчивается служба. Кто-то опоздал на полиелей. Из алтаря выносят сосуд с елеем и помазывают крестообразно маленькой кисточкой лоб опоздавшего. Пользуясь случаем, я смиренно подхожу к благодатной кисточке и меня, грешную, помазывают тоже. Обрадованная такой удачей, прошу благословения на поездку. Священник меня благословляет.
Итак, мы с подругой в автобусе. Снаружи он впечатляет – большой, блестящий, красивого вишневого цвета. Вся его внешность – олицетворение слова «комфорт». В очередной раз убеждаюсь, что судить о чем-то по наружности не стоит. Ибо внутри этого гиганта полезная площадь используется сверхрационально – сиденья попарно расположены друг за другом так плотно, что зазор между ними почти отсутствует. Мы снимаем зимние пальто (там, куда мы направляемся, уже зима) и просачиваемся в щелки между креслами. Наши одеяния и ручная кладь маячит перед нами всю дорогу. Если на нас поглядеть сверху, мы, вероятно, похожи на семечки в подсолнухе – так плотно мы сидим.
А автобус, между тем, уже покинул пределы Саратова и мчится в темноте из глубокой осени в края, уже покоренные зимой. Руководительница поездки (она же гид), как в последствии выяснилось, дама очень приятная и целеустремленная, знакомит нас с целями и задачами нашего паломничества, с правилами поведения мирян в монастыре. Затем мы смотрим видеофильм о первом пункте назначения нашего маршрута – Санаксарском мужском монастыре. Меня особенно поражает, что монахи даже хлеб и просфоры пекут сами. Правда, не в черном одеянии, а в белых куртках, колпаках и фартуках. И с молитвой. Забегая вперед, скажу, что вскоре мы получим возможность убедиться, до чего вкусен монастырский хлеб.
Между тем, пятница заканчивается, наш автобус уверенно наматывает на колеса километры, а пассажиры, утомленные трудовой неделей, устраиваются на ночлег. Впрочем, все «устройство» сводиться к тому, что, нажав какой-то рычаг (я так и не поняла – какой), пассажир, вместе со спинкой своего кресла, плавно опускается почти на колени сзади сидящего человека. И тому не остается ничего другого, как проделать ту же манипуляцию со своим креслом. Теперь, если смотреть сбоку, мы уже походим не на семечки в подсолнухе, а на сосиски в хот-догах.
Свет в автобусе гасят и все погружаются в объятия Морфея. Все, кроме меня и двух шоферов (оба Александры). Они поочередно управляют нашим средством передвижения. А я, убедившись, что спать в автобусе не умею, соображаю в темноте, как мне скоротать эту неповторимую ночь. Неповторимую, потому, что в этот момент я для себя решила, что в будущем меня с моим остеохондрозом, ноющим желудком и привычкой к своим четырем стенам, никто, ни за какие коврижки не соблазнит поехать куда-то еще. Эта поездка будет первой и последней. Такое резюме меня немного успокаивает. А двое суток я Божьей помощью потерплю.
Я начинаю смотреть в окно. Это традиционное занятие всех путешествующих. Но в моем случае за окном кромешная тьма. Изредка мы проезжаем через какие-то деревни, но они кажутся необитаемыми. Ни огонька, ни звука. Даже собака не залает. И становиться жутковато, словно мы едем через призрачное, давно вымершее царство. Наш огромный автобус с трудом разворачивается на темных узких деревенских улицах. Он тут вообще выглядит инопланетной конструкцией. Только смотреть на него некому.
А вот небо… В Саратове на момент нашего отъезда была плотная облачность. А тут звезды. Да какие! Крупные, как фонари. Висят прямо над шоссе. И кажется, что до них можно дотронуться – настолько они близко. Я люблю наблюдать звездное небо. Мне в жизни доводилось любоваться звездами на берегах Черного и Каспийского морей, на островах Волги, на пригородных дачах. Звезды красивы везде. Но я рискну утверждать, что таких ярких, крупных, переливающихся всеми цветами радуги звезд, как в мордовских лесах, я не видела нигде. Это что-то неправдоподобное по красоте. Я принимаюсь тормошить свою подругу, чтобы она разделила мой восторг. Но безуспешно. Она сладко спит. А звезды, видимо, обидевшись, что я отвлекаюсь от них, вскоре исчезают за тучами.
Смотреть в окно сразу становится неинтересно. Я перевожу взгляд туда, куда смотрят наши водители – вперед, через лобовой стекло. Там дорогу освещают только фары нашего автобуса, да редких попутных машин. По обочинам дороги белеет снег. А с двух сторон стеной стоят леса. Это зрелище для меня в новинку. Автобус мчится как бы по коридору, длинному и извилистому. Если леса березовые, то коридор белый. Если сосновые – темно-коричневый. Деревья старые, высокие, их верхушки мне из автобуса не видно. И у меня на сердце загорается тихая радость, что не все леса еще извели мы на Руси. Не все превратили в фанеру, опилки для мебели и стружки. Есть еще живые деревья, а, значит, и всякая лесная живность – птицы, зайцы, белки, лисы… Я городской человек и так устала от серых стен! Если всю жизнь изо дня в день варишься в этом супе, то в конце концов начинает казаться, что все живое на земле исчезло, а есть только бетон, стекло, асфальт. И тогда каждая, случайно залетевшая на балкон, синичка или бабочка кажется родной.
Наконец, я устала смотреть на дорогу. Закрываю глаза и пытаюсь «приудобиться» в кресле. Но не как не найду покоя для своей, уставшей от долгого сиденья, спины. Глубокая ночь. У меня появляется ощущение, словно мы все – пассажиры какого-то звездолета, мчащегося во мраке открытого космоса. Полная оторванность от Земли, ее проблем и реалий. Что же везу я в это путешествие? Несколько томиков своих стихов в подарок монастырям и тем, кого Бог укажет. Зачем? Что бы монашествующие знали, что они не одиноки. Что в этом сошедшем с ума мире есть люди так же, как и они, любящие Бога, которым очень нужны молитвы поддержки. Сама я молюсь за всех, кому в руки попадают мои стихи. Вот и сейчас, закрыв глаза, я читаю на память все известные мне молитвы. Затем обращаюсь ко Господу своими словами. Молиться удивительно легко. Мысли не разбегаются, как семейство ящериц, а стройно и тихо уходят куда-то ввысь. Внутри меня появляется непередаваемое словами ощущение, что мои молитвы не пропадают втуне, что меня слышат.
В салоне автобуса очень жарко – возле водителя непрерывно работает мощный обогреватель. Хотя я молилась молча, в горле у меня пересохло. Я делаю глоток воды из бутылки. Некоторое время читаю молитву «Богородице Дево радуйся…» Но вот автобус поворачивает и тормозит. Мы приехали. Время четыре часа ночи.
Спящий люд потихоньку зашевелился – просыпаются, одевают пальто, выходят наружу. Выхожу размяться и я. Снаружи натуральная зима. Минус 10 градусов, лежит снег, дует холодный ветер. Мы стоим у каменной ограды монастыря. Метрах в ста от нас темнеет сосновый бор. Нигде никаких признаков жизни. А вот и нет! Со стороны монастыря к нам галопом несутся две тени. Сначала я решила, что это проявляют бдительность местные псы. Но тени перемещались молча, а собаки не отказали бы себе в удовольствии облаять нежданных ночных гостей. Когда непонятные существа приблизились вплотную к нам, стало ясно, что это коты (или кошки). Эти два представителя кошачьего племени немедленно принялись мурлыкать почти как мотор автобуса и тереться спинками о ноги всех прибывших. Нас встречали с таким дружелюбием и лаской, как будто мы были этим котам любимыми родственниками, приехавшими из столицы в провинцию с кучей подарков. Но, к глубочайшему нашему (и котов) сожалению, нам нечем было вознаградить гостеприимство этих маленьких животных. И тем не менее, коты не уходили. Я их обоих погладила и удивилась – у них шерсть была, как цигейка – короткая и плотно набитая. От этого коты казались толстенькими мордатенькими. Раньше я таких «плюшевых» кошек не встречала. А может, они, вообще, только в Санаксарах и водятся?
Мы замерзли и полезли теплое чрево автобуса. А через полчаса наш гид объявила нам, что в пять часов начинается полунощница и мы все идем в храм.
Полунощница – это служба, которая бывает, видимо только в монастырях. Мы захожим с темного (пять утра все-таки!) монастырского двора в еще более темный храм. Здесь горят несколько лампадок и три свечи на аналое в центре храма. На аналое лежит толстая богослужебная книга. Монахи, чередуясь, читаю я тихими монотонными голосами по ней молитвы. Мужчины молятся с правой стороны от входа, женщины слева. На мою робкую попытку поставить свечку, маленькая женщина, вся в черном, тихо прошелестела – «не положено». Я не настаиваю. У меня совершенно не слышит правое ухо. Это результат осложнения после перенесенной на ногах простуды. Поэтом тихого голоса монаха, читающего молитвы, я почти не слышу. Зато темнота и тишина помогают мне настроиться на мысленное созерцание своего «внутреннего человека». Это зрелище не утешительное. Я не исповедовалась чуть больше месяца, а грехов у меня накопилось порядочно. Так, по-человечески, по-житейски, может запятая грехи-то эти и не большие. Но у Бога своя шкала, отличная от нашей. И любой грех – мерзость перед господом. Созерцание этих моих мерзостей невыносимо, оно приводит меня к покаянному плачу и желанию немедленно облегчить душу исповедью и причастием. И тут я вспоминаю тот ночной глоток воды. А в день причастия не полагается с двенадцати ночи ни пить, ни есть. Следовательно, причащаться сегодня мне нельзя.
А в храме, между тем, началась литургия. Разрешается ставить свечи. Вот выходит батюшка исповедовать. Он молодой, из белого священства. Сначала исповедаются мужчины – монахи, трудники (работающие в монастыре миряне), паломники. Потом поочередно подходят на исповедь женщины. Подруги удивляются, что я не иду исповедоваться. Объясняю причину. Меня уговаривают – «Батюшка добрый, почти все паломники будут причащаться, иди, он допустит». Я решаю, что хотя бы исповедаюсь, а там, как Бог даст.
Несмотря на свою молодость, батюшка исповедает мудро и рассудительно. Благодаря его словам, я вижу себя в различных ситуациях как бы со стороны, и с поразительной ясностью всплывают все мои духовные «проколы». При этом от священника как бы излучается терпеливая доброжелательность.
После того, как батюшка прочел разрешительную молитву, я спрашиваю его, можно ли мне причаститься, если я ночью выпила глоток воды. «До двенадцати?» - уточняет он. «После. Под утро. Один глоток.» - скорбно отвечаю я. Священник несколько секунд размышляет и неожиданно спрашивает меня – «Вы ведь в Дивеево едите?» «Да» - радостного подтверждаю я. «Там и причаститесь» - заключает батюшка. Прошу у него благословения на это завтрашнее причастие. Он меня благословляет.
И вот почти весь наш автобусный контингент идет на причастие. А я чувствую себя покинутой и одинокой, хотя нахожусь тут же в храме. Поздравляю причастников. Служба завершается. Подходим ко кресту. Я еле стою на ногах. Невыспавшаяся, усталая, расстроенная. Нам разрешают после службы подойти к мощам святых. Они находятся тут же, в храме. Иду вслед за другими паломниками. Первая рака с мощами Феодора Санаксарского. До вчерашнего вечера я не знала о его существовании. Из видеофильма, показанного нам в автобусе, я помнила, что он был блестящим молодым офицером из дворян во времена государыни Елизаветы. А потом, потрясенный до глубины души внезапной смертью на балу такого же, как он, молодого, полного сил офицера, он немедленно оставил все и скрылся в лесах, и стал отшельником. Потом он постригся в монахи и основал этот Санаксарский монастырь.
Вслед за другими паломниками я подхожу к мощам этого святого. Не знаю, могу ли я просить его о чем-то. И что за дело человеку, жившему несколько столетий назад, до проблем немолодой усталой женщины, в первый и скорее всего, в последний раз подошедшей к место его упокоения? Я просто шепчу – «Батюшка Феодор, моли Бога о нас» и целую два раза шелковую накидку с крестом на полированной деревянной крышке раки там где ноги святого, там где его руки. И в третий раз целую стекло над головой святого. Самой головы не видно под парчовым покрывалом. Я выпрямляюсь и – о чудо! У меня ничего не болит. Ни желудок, ни спина, ни голова после бессонной ночи. Ничего. И на душе чувство досады на себя сменилось ощущение полного комфорта. Такое, давно забытое, чувство бывает, когда все дела переделаны, долги розданы, письма написаны. Еще не до конца осознав происшедшее, я направляюсь к мощам святого Александра и Феодора Ушакова (он – знаменитый флотоводец и племянник Феодора Санаксарского, также недавно причислен к лику святых.)
Затем мы направляемся в иконную лавку. Тут заказываем требы – чтобы о нас и наши близких молились и после нашего отъезда, покупаем иконы, жития, освященное у мощей масло. Я оставляю тут в дар монастырю свои стихи.
Сделаю небольшое отступление. В правой масти Санаксарского храма находиться Казанская икона Божьей Матери. Я такого списка с этой иконы раньше не встречала. В те незапамятные времена, когда я была комсомолкой, студенткой и спортсменкой, мне мама неоднократно говорила, что Казанская икона покровительствует нашему роду. Ей об этом сказала ее бабушка. Я соглашалась – Вот и хорошо! Но не задумывалась над этим. Семья наша была крещеная, но не воцерковленная. Икон в доме не было, молитв мы не знали. Крест правильно наложить на себя не умели. Поэтому слова мамы, не попадая в сознание, отскакивали от меня, как от стенки горох. В юности у нас есть дела важнее и интереснее, чем эти, как я тогда думала, «религиозные заморочки». Так жили и так думали подавляющее большинство людей вокруг. Это было государство воинствующего атеизма. И только много позже, убедившись на своем горьком опыте, я поняла, как много в жизни значат помощь и покровительство Божией Матери. Поэтому во всех храмах я ставлю свечу и прикладываюсь к иконе Богородицы. Благодарю Ее за все. Я приобретаю необычную икону Богородицы и выхожу из иконной лавки в монастырский двор.
Вся наша группа в ожидании трапезы собралась во дворе монастыря. Оказывается, часть ехавших с нами женщин и руководительница поездки были на послушании – чистили картошку на монастырской кухне. Они смеются – жаль, на литургии не были, зато знаем теперь как правильно картошку надо чистить. Мы недоумеваем – как? Вроде, все чистят одинаково. А вот и нет. Мы кожуру кольцами срезаем? Да. А надо сначала крестом на каждой картофелине. Вот, поди ж ты. Никогда бы не додумалась. Теперь уж нечистый ни в одну картофелину у меня не пролезет. Сама буду крестом чистить и других научу. И свеклу, и морковь, и кабачки. То-то бесы повоют.
Но вот нас приглашают в трапезную. Длинные столы. Светло. Вокруг иконы, стенная роспись. Молитва перед едой. Еда очень простая и очень вкусная. Особенно уха. Чай из местных сушеных трав и ягод. Аромат изумительный. Украдкой собираю в салфетку косточки, хвосты и головы из ухи. Замечаю, что сидящий напротив парнишка из нашей паломнической группы занят тем же. Котам? – улыбаюсь я. Он смущенно кивает. Все читают благодарственную молитву. Мы выходим во двор. В монастырском дворе котов нет. Они обретаются за оградой монастыря, возле ларька, где мы покупаем знаменитый Санаксарский хлеб и сухари из него. Коты с радостным урчанием принимают наше рыбное подношение.
Тем временем мы с подругой идем на могилу батюшки Иеронима. Это был старец, духовник Санаксарского монастыря. Умер он не так давно. А до того к нему ехали за духовной помощью со всей России. Сейчас над его могилой возведена каменная часовня. Морозно, светит солнце, снег скрипит под ногами. Удивительно тихо и спокойно душе возле могилы батюшки Иеронима. Создается впечатление, что это место находиться под защитой от сил зла, бесчинствующих в мире. А может, это защита - молитвы батюшки Иеронима? Мы кланяемся могиле, просим батюшку каждый о своем. Всем нам нужны его святые молитвы. На этом наше пребывание в Санаксарском мужском монастыре заканчивается. Восемь часов пролетели, как одно мгновенье. Усаживаемся в родной (уже) автобус и он берет курс на Дивеево.
Но прежде – краткая остановка у чудотворного источника Феодора Санаксарского, где мы набираем в привезенные с собой сосуды прозрачной ледяной целебной воды.
Дорога ведет нас сквозь сосновые и березовые леса к месту, где покоятся мощи преподобного Серафима Саровского. Наша гид кратко подводит итоги пребывания группы в Санаксарах и знакомит нас с программой посещения Дивеево. Если о Санаксарах большинство из нашей паломнической группы не знало ничего, то о Дивеево и Саровском чудотворце Серафиме слышали все.
Несколько лет назад к нам в Саратов привозили чудотворную икону Серафима Саровского с частицею его мощей. Икона эта гостила в храме, освященном в честь преподобного Серафима Саровского, несколько дней. И все эти дни народ толпами валил поклониться приезжей святыне. Я сама два раза отстаивала огромную очередь, чтобы приложиться к иконе батюшки Серафима. В ту пору только что оглохло мое правое ухо, и я слезно молила Саровского чудотворца исцелить меня. Ухо мое продолжало не слышать. Памятуя слова Евангелия – «просите и дано будет», я собиралась идти к приезжей иконе и в третий раз, утром, перед работой, в день ее отъезда. Но, видимо, на небесах были другие планы относительно меня. Потому, что над Саратовом в эту ночь пронесся смерч невиданной силы. Он повалил и обломал массу деревьев, оборвал все провода и все это разорение круто посолил мокрым снегом. Короче, шторм в городе электротранспорт не ходил, в маршрутку мне удалось втиснуться, только пробравшись пешком сквозь этот бурелом до конечной остановки ее, и я рада была доехать до работы. И я поняла больше ходить к этой иконе мне не следует. Видимо, мое глухое ухо – то самое «жало в плоть», с которым мне надо научиться жить. И сейчас я могу сказать, что, с Божьей помощью я научилась не замечать этого своего дефекта.
Общим советом нашего автобуса было решено прежде посещения Дивеевского монастыря заехать к чудотворному источнику Серафима Саровского. Купание в этом водоеме может исцелить даже безнадежно больных. Сюда в любое время года стекаются паломники со всего мира. Купающиеся должны следовать определенным традициям. Женщины купаются в ночных рубашках. Мужчины – плавках. Необходимо три раза окунуться с головой, предварительно перекрестившись. Температура воды в источнике зимой и летом одинаковая, и равна четырем градусам Цельсия. Руководительница нашей поездки сама купалась неоднократно в этой ледяной купели и уверяет, что зимой купаться лучше , потому, что при температуре окружающего воздуха минус десять градусов вода кажется даже теплой. В общем, купаются в этом источнике все, кроме меня и еще одной паломницы. Она после операции. А мне так хорошо после посещения Санаксарского монастыря, что лучше не бывает. И я не хочу искушать Господа. Ибо многолетний опыт меня научил – если мне хорошо, а я хочу, чтобы было еще лучше, и делаю какие-то усилия для этого, то получается всегда только хуже. И теперь я довольствуюсь тем, что имею. Таким образом, купаться я не купаюсь, а воды целебной набираю. Впрочем, водой из чудотворного источника загружается весь автобус.
Купальщики подтягиваются к автобусу. Они возбуждены, бодры, полны энергии. Многие купались впервые. Некоторые по второму, третьему разу. Забегая вперед, скажу, что, как и обещала наш гид, никто из купавшихся простудой не заболел. Путь от целебного источника батюшки Серафима до Дивеева не занимает много времени.
День незаметно клонится к вечеру, когда мы подкатываем к воротам Дивеевской обители. Тут так же, как и в Санаксарах, ясно, морозно и лежит снег. Только котов не видно. Из автобуса, как и мужском монастыре, мы шествуем прямо в храм. Он поражает меня своими размерами. Это сооружение раза в два больше самого просторного в Саратове храма Покрова Пресвятой Богородицы. Субботний вечер. Начинается заутреня. В храме яблоку не где упасть – столько народа. Наша маленькая группа растворяется в этой людской массе, как капли дождя в ведре воды. Постояв в очереди, покупаю свечи. Пытаюсь протиснуться к подсвечнику, а когда мне это удается, с огорчением обнаруживаю, что там «все места заняты». После трех – четырех безуспешных попыток втиснуть хоть одну свою свечку на подсвечник, я сдаюсь и пробираюсь заказывать требы. Тут большая очередь, но подвигается она быстро. Вот уже я стою перед приветливой молодой монахиней. Передаю ей свои обедни и сорокоусты, и плату за них. Затем передаю через нее в дар монастырю свои стихи. Она мне говорит, что стихи мои кстати, так как она занимается с детьми в воскресной школе, там их и используют. Потом она дает мне горсть просфор. Они тут необыкновенные – маленькие, на одних – изображение креста, на других – Богородицы, на третьих – рельеф Серафима Саровского.
Я направляюсь к мощам батюшки Серафима. Рака с мощами находиться слева от центрального алтаря. Высоко над ней висят много разноцветных лампадок. Они зажжены. Красные, синие, зеленые огоньки переливаются и кажутся живыми. Подход к раке огорожен. Тут тоже очередь, правда, небольшая. Подхожу к раке. Так же шелковая накидка, так же над головой святого стекло, как и в Санаксарах. Руководительница нашей поездки всех нас убеждала – просите у батюшки Серафима, он всем помогает, только просите от всего сердца. Говорите ему о беде своей, о боли своей, просите помощи! И я прошу. Я плачу, целую шелковую накидку, стекло над головой преподобного Серафима (которой так же не видно), и прошу. Прошу помощи в самом безнадежном, самом больном вопросе моей жизни. В изголовье раки дежурит молодая монахиня. По моей просьбе она прикладывает к стеклу раки несколько имеющихся у меня икон, в том числе и икону на бересте. Отхожу от мощей Серафима Саровского успокоенная, что он меня слышал. А может или нет – как Бог даст.
Субботняя вечерняя служба идет своим чередом. Вот уже читают Евангелие. Вот уже несколько священников вышли с освященным елеем «в народ», и люд распределился, кто к кому. Меня помазывают (кисточкой рисуют елеем на моем лбу изображение креста) для здоровья души и тела. Служба продолжается. В этом храме поразительная акустика. Хор монахинь поет слева высоко(похоже, на уровне третьего этажа) над нами. Я стою недалеко от входа, против центрального алтаря. И слышу каждое слово молитвы. Единственным своим действующим ухом. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный помилуй нас!» - поют высокие, чистые, нежные голоса, и, кажется что это Ангелы с небес молят Бога о нас, погибающих во грехах. Вот уже и служба заканчивается.
Мы идем в трапезную для паломников. Пища тут еще более неприхотливая, чем в Санаксарах. Чай тоже из Российских душистых трав. Но нам сейчас это не важно. Ибо тут хочется умерщвлять плоть. Тут царство Духа. На улице стемнело, видны звезды, снег хрустит под ногами от чувствительного мороза. Мы возвращаемся в храм. Руководительница поездки говорит, что монахини после трапезы пойдут по Канавке Божией Матери. И мы пойдем с ними.
Сама Пресвятая Богородица прошла по этому пути вокруг Дивеевской обители, велела выкопать по всему маршруту Канавку и сказала Серафиму Саровскому, что «силы ада не одолеют ее», то – есть Канавку. И тот, кто пройдет по этой Канавке, и при этом прочтет сто пятьдесят раз молитву «Богородице Дево радуйся…», тому Пресвятая Матерь Божия пошлет блага земные и небесные.
В храме идет уборка к завтрашней воскресной литургии. Часть наших паломниц принимает в этом участие. Чем–то помочь храму - святое дело. В правом приделе два священника исповедают завтрашних причастников. Народа в храме остается не много.
Наконец монахини приходят. Их человек тридцать. Одна из них берет небольшую икону Богородицы Умиление, которую более всех любил батюшка Серафим. Процессия направляется к Канавке. Кроме нашей саратовской группы, за монахинями следует немало разрозненных паломников.
И вот мы вступаем на Канавку. Она представляет собой металлическую дорожку шириной метра полтора. По ее бокам узенькие металлические перильца. Дорожка идет по гребню земляного вала. Слева метра три вниз. Справа – метра четыре. Впереди идет монахиня с иконой «Умиление». То есть как бы Сама Пресвятая Богородица шествует, охраняя обитель. За ней по двое идут монахини. За ними, как овцы, идем мы. Все идут молча. Каждый про себя, торопясь, читает«Богородице Дево радуйся…» - песнь Богородице. Кто-то, пользуясь четками, контролирует количество прочитанных молитв. Я же просто читаю эту молитву, не прерываясь, и стараясь не отвлекаться. Думаю – если другие успеют прочесть ее сто пятьдесят раз, то и я успею. Монахини идут тихо. Наверное, успеем.
А небо ясное, звездное. Вокруг тишина. Даже ветер, который весь день донимал нас, куда-то исчез. Через каждые двадцать метров вдоль всей Канавки стоят фонари, освещающие наш путь. Слева монастырь, справа – маленькие темные домики. Люди в них, наверное, уже спят. Мне кажется, мы идем целую вечность. И вдруг зрелище необычайной красоты притягивает мой взгляд. Это, стоящие слева от Канавки, две большие старые березы. Я уже упоминала, что, начиная от Мордовии, леса стоят голые. Мы с подругой это особо отметили, потому, что в Саратове на момент нашего отъезда была в разгаре «золотая осень». А многие деревья так вообще были, как летом, зеленые. А тут сплошная нагота. Только эти две березы возле Канавки были в полном золотом убранстве. А вокруг лежал снег. Березы, словно специально, были подсвечены двумя золотистыми фонарями с Канавки. Среди холода и мрака зимней ночи эти два «светящихся» дерева, как бы «забытые» здесь другим временем года, привлекли не только мое внимание. Не одно сердце не осталось равнодушным к этой внесезонной красоте. После того, как мы сошли с Канавки и перестали читать чудодейственную молитву, все стали спрашивать друг друга – «Березы видели?», «На березы обратили внимание?» и восхищаться – «Какая красота!», «Поразительно!»
Мы по инерции уже, как говорят, «на автопилоте» доходим до автобуса. Уже одиннадцатый час вечера. А прошлую ночь в автобусе я не спала. Через пять минут автобус доставляет нас к гостинице.
Роль гостиницы для паломников успешно исполняет бывшая армейская казарма, отданная монастырю. Мужчин паломников уводят куда-то наверх. Женщинам велено спускаться в полуподвал. Тут нас заводят в большую комнату, где стоят двухъярусные нары. Мне только донести голову до подушки. Я проваливаюсь в сон, едва успев прошептать молитву «Отче наш».
Кажется, только закрыла глаза, как нас будят – надо идти на полунощницу. Значит, время около пяти. Встаем, убираем постели, умываемся, идем к автобусу. Через несколько минут мы в храме. Народа тут гораздо меньше, чем на вчерашней службе. Ясно – люди придут на литургию.
Сегодня воскресенье. Мне очень хочется причаститься именно здесь, где самый воздух наполнен благодатью. Не знаю, сумею ли когда приехать сюда еще раз. Так что это, может быть, мой единственный шанс. Последование ко святому причастию я прочитала еще в Саратове в течение последней недели перед отъездом. Исповедовалась вчера в Санаксарах. Теперь мне надо получить разрешение на причащение у какого-нибудь местного батюшки. Пользуясь безлюдьем и свободным доступом ко всем подсвечникам, я расставляю свои свечи перед здешними иконами. Начинается ранняя обедня. Ее служат в правом пределе храма. В Саратовских храмах в это время батюшки выходят исповедовать прихожан. А тут нет. Они исповедовали вчера вечером. А сегодня они служат в алтаре.
Мне становиться очень грустно. Причащаться без разрешения я не могу. А разрешение взять не у кого. Храм понемногу заполняется народом. Уже и херувимскую поют. И тут меня осеняет – надо попросить помощи у батюшки Серафима. Ведь говорили же нам – просите, он поможет. Иду к мощам Саровского чудотворца. Народа тут пока совсем немного. Через три минуты я стою на коленях у раки преподобного и слезно прошу – «Батюшка Серафим, ты знаешь, как я хочу тут причаститься. Помоги мне пожалуйста!» Трижды поцеловав, как вчера, место упокоения святого, возвращаюсь в центр храма. Встаю на то самое место, где стояла до этого – у входной двери (место мытаря). Поднимаю взгляд – в метре от меня, спиной ко мне стоит молодой священник. Он в черном облачении, на груди его золотой наперсный крест. Подхожу к нему, касаюсь его рукава. Он поворачивается ко мне, тихо спрашивает – «что вы хотите?» Я говорю, что хочу причаститься, что исповедовалась вчера в Санаксарах. Он спрашивает, почему я не причастилась там. Объясняю ему про злополучный глоток воды. Сегодня ничего не пили, ни ели? – спрашивает батюшка. Нет – выдыхаю я. Тогда можете причащаться – разрешает священник. Я прошу у него благословения на причащение. Он меня благословляет крестом.
Спасибо тебе, милый батюшка Серафим, Саровский чудотворец! – ликует моя душа. Литургия продолжается. Мы поем «Верую», поем «Отче наш». Звучит проповедь. Наступает кульминация. Выносят три чаши со Святыми Дарами. Три священника причащают. Сначала причащаются монахини, потом миряне. Я причащаюсь из центральной чаши. Священник с нею стоит у самых Царских Врат. Душа моя парит. Радость переполняет меня. Все тяготы и невзгоды моей жизни становятся микроскопическими рядом с этой радостью. По окончании службы я еще раз подхожу к моща батюшки Серафима, благоговейно прикладываюсь к ним. Благодарю его за все. Еще раз прошу его помощи в другом, самом важном для меня вопросе.
Мы выходим из храма. Остается три часа нашего пребывания в Дивеево. А успеть еще надо много. Сначала наш путь лежит в храм, где покоятся мощи дивеевских жен (основательниц этой обители) и дивеевских блаженных. О каждой из этих женщин можно писать отдельное повествование, настолько необычны и интересны их судьбы. Мы прикладываемся к их святым мощам, заказываем требы, покупаем свечи и иконы. Затем мы идем в третий храм. Он закрыт, но в предверии есть окошко, из которого каждому паломнику (бесплатно) дают горсть сухариков и пять миллилитров «подсолнечного масла» от батюшки Серафима. То есть сухарики освящены в котелке чудотворца, а маслице – на его мощах. После этого мы направляемся к Канавке, где из специального отведенного места наскребаем себе мерзлой чудотворной земли, по которой прошли ножки Богородицы. Далее наш путь ведет в трапезную, где мы, помолившись, поглощаем нехитрою монашескую снедь, запивая ее ароматным травяным отваром. На таком питании женщина очень скоро стала бы выглядеть как фотомодель. А мы идем на поводу у своего чрева, а потом изобретаем различные диеты и операции, чтобы не пугаться своего отражения в зеркале. Существует же поговорка – человек есть то, что он ест.
Теперь нам предстоит экскурсия по монастырю. Проводит ее наш земляк, человек средних лет. Он по личным причинам вынужден был перебраться жить в окрестности Дивеева и работает в монастыре экскурсоводом. Историю монастыря он знает блестяще. И рассказывает живо. Иногда пошутит, иногда вопросик кинет – молитву мытаря знаете? Похоже, что сам он человек верующий. Мне кажется, невозможно дышать этим намоленным воздухом, испытывать ежедневно действие такой благодати и не верить. После экскурсии дарю этому человеку, как земляку, сборник своих стихов.
Ну вот, еще немного и надо будет уезжать. А мы еще не надышались этим воздухом, не насмотрелись в это синее бездонное небо. Все бегом, бегом. Так и вся жизнь наша. Некогда остановиться, посмотреть на мир вокруг, на людей, на себя в этом мире. Мы привыкли смотреть изнутри. А надо учиться смотреть на себя и все окружающее сверху. Глазами Бога, Потому, что Бог видит нас истинными. Такими, какие мы есть. А не такими, какими мы хотим казаться себе или окружающим. Потому, что Бог, видя нас истинными не перестанет любить нас. А мы этого не умеем.
Все, пора на автобус. Сувениры родным и друзьям закуплены. Программа поездки выполнена, по словам руководительницы, на сто десять процентов. Слава Богу за все!
Автобус и его водители, два Александра, ставшие за эти два дня нам почти родными, терпеливо ждут нас у ворот монастыря. Воскресенье. Мороз и солнце. Около часу дня. На ярко-синем фоне неба купола церквей кажутся невесомыми. Кресты, как антенны, устремлены ввысь. Мелькает мысль, что храмы – как корабли, ждущие старта. В вечность. Последний взгляд на это необыкновенное место. И наш автобус, урча, отправляется в обратный путь.
Ехать нам предстоит девять часов. Но, похоже, никого не тяготит эта перспектива. Все полны своих личных ощущений и переживаний. Эти два дня были для всех нас такими насыщенными, что иногда и за два месяца меньше узнаешь и почувствуешь. В начале нашего пути домой мы смотрим видеофильм о Дивеевской обители, о преподобном Серафиме Саровском, о дивеевских женах и блаженных. Наши впечатления и чувства подкрепляются очень интересной информацией.
Затем наша руководительница поездки, тоже ставшие за эти двое суток почти родной, объясняет нам, что масло от батюшки Серафима надо перелить в бутылку подсолнечного нерафинированного масла и оно все будет целебным. Потом его добавлять в пищу. Кроме того, следует насушить мелких сухариков и высыпать в них ту горсточку сухарей, что побывала в котелке батюшки Серафима. И все сухарики будут освященными. А землю с Канавки надо зашить в мешочек и прикладывать к больным местам. Поможет обязательно. Особенно, если с молитвой.
А потом начинается самое интересное. Нечто вроде пресс-конференции Наша руководительница «вытаскивает» с задних сидений представителей сильного пола (по всем христианским понятиям мужчины должны быть всегда и везде первыми) и устраивает им «исповедь на заданную тему». Каждому предлагается следующие вопросы – представиться, возраст, род занятий, что подвигло (или кто) на поездку, с какими мыслями он ехал, что на него подействовало в монастырях больше всего, что он думает о поездке сейчас.
Все говорят разное, но чувствуется, что отвечают искренне. Как любой процесс, вначале выступления звучат несколько скованно, но чем дальше, тем более и более непринужденно. Выясняется, что молодые паломники, в основном, представители технического университета. Старшекурсники, аспиранты, преподаватели. Некоторые с женами.
Потом настает очередь женщин. Женщины говорят более эмоционально. Даже те, кто бывал в таких поездках уже не раз, отмечают глубину и силу воздействия дивеевского чуда на душу человека. Со мной же происходит непонятное. По мере того, как мы удаляемся о Дивеева, моя душа как бы попадает под светлый водопад благодати. Этот невидимый поток представляет собой ощущение необъяснимой радости, любви ко всем. Мое сердце (или душа?) до краев наполнились этим чувством, а оно все продолжает прибывать, увеличиваться, переливаясь через край. Всех хочется называть «Радость моя!»
Радостно видеть ставшие знакомыми лица, уже кажущиеся милым и уютным автобус, дорогу, с каждой минутой приближающую нас к дому. Ни одной не то, что грустной, даже серой мысли нет. Ни одного темного пятнышка в душе. Все смывает этот удивительный поток радости. Я думаю, что не я одна пережила такое чувство. Когда мне дают слово и, сказав кратко о себе, я начинаю читать свои стихи, я чувствую что вся моя разношерстная аудитория настроена на ту же волну любви, добра и светлой радости. Потом мои стихи читает моя подруга. И как будто в душах людей открываются шлюзы. Люди сами выходят к микрофону по второму , по третьему разу. Мы благословим Бога, Серафима Саровского, нашу руководительницу и наших шоферов, и друг друга за эту удивительную поездку. Я дарю свои сборники стихов. Люди дают нам свои телефоны. В общем в Саратов мы возвращаемся почти родными. Первые паломники, выходящие на окраине города, с явной неохотой покидают наш автобус, наш Ноев ковчег, возвращаясь из своего двухдневного плавания. Девять часов обратного пути закончились слишком быстро.
Я уверена, что ни один человек не возвращается из Дивеева таким, каким едет туда. Так что, если смотреть глубже, то это поездка не в Дивеево и обратно. Это поездка от себя к себе. От себя тех, какими мы уезжаем, к себе тем, какими мы возвращаемся.
А светлая радость жила во мне целые две недели. Первые дни мне нестерпимо хотелось скорее вернуться в Дивеево. Я ходила с блаженной улыбкой до ушей и всем знакомым задавала один и тот же вопрос – «А вы в Дивеево еще не были?» И если мне отвечали, что нет, я советовала немедленно, первым же автобусом мчаться туда. Мне было непонятно, как могут люди жить на свете, если они не были в Дивеево?
Постепенно работа, дела и заботы текущего дня стерли в памяти подробности этой удивительной поездки. А переполняющая меня радость растаяла, оставив в глубине души светлое озерцо под названием Дивеево. Но во мне живет надежда еще хотя бы раз поехать в это благодатное место. Если Бог даст.