Дорога в Берн пролегала
через необъятное
снежное поле.
Штирлиц включил радио
и салон старенького «Опеля»
наполнило пение великой
Эдит Пиаф.
«Срамота» – подумал пастор Шлаг.
«Эта певица переживёт нас с вами, –
мысленно ответил ему
штандартерфюрер СС.
«Не сомневаюсь» – сказал Шлаг
и выдернул проводок
из панели радиоприёмника.
Воцарилась тишина.
«Приехали» – Штирлиц,
Недовольно открыл глаза.
«Опель», словно сом в ил,
зарылся мордой в сугроб.
«Вставайте на лыжи, пастор
и бегите прямо до Берна!
И не дай вам бог
свернуть вправо или влево:
помните: ваша семья
осталась в Берлине...
«Не знаю, кто из нас больше рискует» –
покачал головой Шлаг.
«А вы как думаете?..»
«Думаю, что вы» – расстроился пастор
и стал напяливать лыжи,
которые не доставали ему до пупа.
«Придёте в Берн,
отправите телеграмму
на имя...»
«Всё помню:
на имя Эдит Пиаф.
Содержание таково:
«Плейшнер в городе...»
«В огороде» –
поправил его фон Штирлиц, –
«Настают великие времена,
когда одно слово
может решить исход
всей войны.
Да что войны –
повернуть ход
истории человечества...»
Вдруг, штандартенфюрер осёкся.
Он понял,
что религиозный деятель
никогда в жизни
не влезал в лыжи,
и уж точно никогда
на них не наступал...