Боже, мама, знаешь, я так устала!
Каждый день словно на амбразуру или головою в омут…
Ковали меня, да не сумели выковать из стали,
Но сделали так, что во мне каждый третий тонет.
Мама, родная, а сердце сдавили клетью,
Железные прутья кровь пережали, мама!
И, знаешь, ищу себя в этом страшном свете,
Обдуваемая ложью, да северными ветрами.
Так больно мне, Боже, словно клинок под сердцем
Холодной иглой засел, мне поранив пальцы.
Пора бы уже, пытаясь огнём согреться,
Огня перестать бояться.
Да только, видать, в природе моей дурацкой –
Бояться всего, но смело идти навстречу.
Святая моя, не смочь мне такою статься,
Чтоб кто-то родной тихонечко гладил плечи,
Хранил меня, словно я самый большой подарок;
Не быть мне, наверное, мама, кому-то счастьем.
Похоже, в привычку вошло – целовать те руки,
Которые будут резать стеклом запястья.
Молиться бы Богу, но, знаешь же, не умею…
Пора научиться, да церкви боюсь я, мама!
И свечи меня давно уж совсем не греют.
Я стала для боли самым широким храмом.
Плохая привычка – нежно держать те руки,
Которые вновь наносят на спину шрамы.