Скрипели сухостойные деревья.
Залаяли собаки. Я вскочил.
Моя многострадальная деревня,
Затравленная, вздрогнула в ночи.
Зажёгся свет. Отпрянув от забора,
Я спрятался в крапиву за межой.
И в ночь вонзился визг: "Держите вора!"
И хриплый бас: "Ату его, чужой!"
Я тот чужой, что не берёт чужого,
Я по своим деревьям тосковал.
А наш сосед во времена Ежова
Присвоил дом и сад конфисковал.
Загнали на чужие огороды
И горло норовили перервать
За то, что я чужой для них породы,
За то, что я пошёл в отца и в мать.
Отец и мать... Крестьяне, работяги,
Хозяева - совсем не бедняки,
С темна и до темна в свои две тяги
Пахали эту землю у реки.
Я был тогда ещё здоров и молод,
Когда нас записали во "враги",
Но помню всё: болезни, холод, голод
И на чужбине тысячи могил...
Я помню всё. - Я помню треск забора,
Тот выстрел, ту крапиву за межой,
Противный бабий визг: "Держите вора!"
Жестокий хрип: "Ату его, чужой!"