Когда я хожу по этим до боли знакомым местам, я представляю тебя. Как ты, заливаясь тонким смехом, и протянув вперед маленькие ручки, спотыкаясь и заплетаясь в еще не совсем окрепших и ловких ножках, бежишь ко мне... Бежишь, крича что-то невразумительное, что-то невероятно смешное и чудное, но настолько мне понятное, что это невинное и ласковое слово, произнесенное твоими маленькими устами, звучит в моей голове нежнее самой приятной мелодии и прозрачней даже самого чистого звона колоколов.
Я люблю наблюдать, как ты, с самым на свете серьезным и умным видом, собираешь что-то там, на берегу, придавая этому делу такую значимость, будто это самая важная задача в жизни. И я даже не смею ни на миг усомниться в этом. А потом мы представляем. Мы представляем себя большими птицами с огромными и широкими крыльями. И вот мы уже летим по небу, прыгаем по облакам, и ты в который раз начинаешь мне объяснять, что эти облака - на самом деле не облака, а самая обычная пушистая сладкая вата. И я тебе верю.
Когда солнце уже близится к закату, мы ходим к воде кидать камушки. Я нарочито кидаю ближе, чем ты. А ты, мой маленький мужчина, сразу будто становишься выше ростом и шире в плечах, взгляд твой становится очень взрослым и мудрым. Ты учишь меня бросать плоские камни "лягушкой" и очень громко удивляешься тому, что за всю свою жизнь я так и не научилась этому, ведь "даже соседские мальчишки так умеют". Закат уже медленно ползет по водной глади, а мы все оттачиваем это мастерство, любуясь золотистой рябью, бегущей к берегу, и , время от времени, - блестящими кругами, сопровождающимися громким "бульк ".
А потом над верхушками деревьев раздастся знакомый лай.И ты, в промокших сандалиях, смеясь, подбежишь ко мне и возьмешь за руку. И нам уже пора идти домой, но в в последний миг я обернусь. Обернусь, чтобы еще раз взглянуть на золотистое полотно воды, заметить, как в нем отражаются деревья, багровое небо и пучки самой вкусной в мире сладкой ваты. Я улыбнусь, глубоко вдохну и ещё раз поблагодарю этот день за тебя, за то что в нем ты снова со мной. И еще осмелюсь попросить его, чтобы и завтра ты был рядом. Но об этом уже позаботится другой день.
Мы, не торопясь, пойдем к дому, слушая, как в вечернем воздухе с жужжанием проносятся друг за другом майские жуки и с гулким стуком врезаются в недавно посаженные березы. Тем временем, лай будет становиться все ближе, и вскоре мы увидим деревянный забор, и торчащую из-за него возмущенную морду Кобальта, недовольного тем, что он был оставлен дома и пропустил все самое интересное.
- Ну ладно тебе, не обижайся, Коб, завтра обязательно пойдем все вместе. И папа тоже пойдет, правда, мам?
Я только кивну в ответ, не в силах справиться с подступающей к горлу волной счастья. Из открытых окон раздастся голос деревянной кукушки.
- Один, два, три... пять, шесть, семь... Мама, уже семь! Семь, слышишь?! Пойдем скорее, он уже скоро будет здесь!
Ты выбежишь за калитку, вместе с прыгающим вокруг тебя Кобальтом. Оглянешься по сторонам, подпрыгнешь, будто пытаясь стать выше и видеть дальше. И вот через секунду лицо твое вмиг просветлеет, губы расплывутся в радостной улыбке, а ноги сорвутся с места, унося тебя все дальше и дальше, прямо навстречу едва различимой в закате фигуре. Я останусь ждать вас у калитки. Верный пес примостится у моих ног и мы встретимся взглядами.
- Коб, мой милый Коб...
Я вновь взгляну на две фигуры вдали, на ведущий их ко мне закат, на земляничные клубы сахарной ваты в небе, на Кобальта... И в этот раз волна счастья будет сильнее меня.
- Коб, догоняй! ...