Жизнь разделилась чётко на «до» и «после».
После была лишь жгущая душу осень,
- Мне подойти?
- Наверное, можно в восемь.
Пальцы устало считаю подкожный пульс.
- Здравствуйте, можно кофе? Вот так, без сдачи.
Я потерялся в трюме твоих задачек.
- Просто скажи мне, кто я? И что я значу?
- Ты для меня огонь, а огня – боюсь.
Тихим продрогшим вечером стынут плечи.
Помню шальные ночи, больные встречи.
- Стало тебе хоть чуточку, солнце, легче?
- Нет.
- Ну, тогда зачем же весь этот фарс?
И календарь давно постаревшей птицей
Тянет тебя в субботу уйти напиться,
Чтобы смотреть в упор, но не видеть лица.
- Ты осознал, что стал невозможно стар?
- Боже, о чём ты, милая? Мне лишь тридцать!
- В тридцать, пожалуй, седеют уже ресницы,
Дико болят ночами глаза, ключицы.
- Девочка, для чего тебе этот бред
Про седину, ключицы? Иди на воздух.
Там, за окном на небе сверкают звёзды.
Жизнь разделилась чётко на «до» и «поздно».
Поздно решать, когда выключают свет.
Ну, почему, порой выходя за дверцу,
Люди не могут выйти за створки сердца?
Где-то доносятся звуки борьбы и скерцо.
- Хватит себя выламывать по частям.
- Знаешь, наверно, глупо, но это выход –
Просто шагнуть туда, где темно и тихо.
Молча считаешь: вдох-промежуток-выдох.
- То, что смертельно болен, ты знаешь сам.
Болен тем самым, что не лечить врачам. И
В маленькой кухне медленно стынет чайник.
- Знаешь, родная, случайности не случайны.
- Наша случайность – просто ошибка двух…
Что же, пожалуй, следует согласиться,
Что ровно в тридцать тянет в субботу спиться.
- Став лишь на миг усталой и старой птицей,
Девочка, посчитай моё сердце вслух.