Вдоль обочины - смерзшейся грязи коралловый риф,
ноздреватый, хрустящий.
Проплывая, сдирают с боков чешую фонари
об него. Дальше, в чащу,
вьет позёмка препоны колючей стальной егозой,
понимает, наверно,
что звезда, замерзая на ветке дрожащей слезой,
избавляет от скверны.
Чуть поодаль, в толпе, поднимает приземистый дуб
узловатые плечи,
сожалея по ставшему мутным прозрачному льду,
никому не переча.
Там размечено все: где стоять, как платок повязать.
Попытайся нарушить,
как почуешь тревогу в сосновых смолистых глазах,
затрещавшую душу.
Но в груди у сугроба чернеет еловый костыль,
не на вырост, а впору.
Одинокий водитель свой пыл направляет в кусты,
В онемевшие хоры.