Действующие лица:
П ё с – актёр 60-ти лет.
П о р о с ё н о к – актриса 25-ти лет.
Б ы в ш и й х о з я и н П с а – 45 лет.
Н о в ы е х о з я й к и П с а:
К а т е р и н а – 40 лет.
Г а л я – 35 лет.
С о с е д – 25 лет.
Р а с с к а з ч и к – 35 лет.
Сцена поделена пополам. Справа, на переднем плане, в своей загородке, обозначенной натянутыми по квадрату шнурами, – П ё с, на брошенном на пол ватнике. Возле него лежат небольшие гантели. Калиткой в его загородку служит светлый однотонный платок, закреплённый на одном из шнуров булавками. П ё с, подняв голову, зачарованно глядит на картонную, подвешенную к потолку луну. Слева, на переднем плане стоит стул для рассказчика, а сзади, также символически обозначенный шнуром, – сарайчик для П о р о с ё н к а, в котором – только большая кастрюля. Из левой кулисы выходит Р а с с к а з ч и к с книгой в руке.
Р а с с к а з ч и к. Сейчас, друзья, мы расскажем вам историю о собаке и поросёнке, а, может быть, и не только о них… Каждый из вас увидит и поймёт ровно столько, сколько сам пожелает. А наше дело – донести всё случившееся с ними правдиво и точно. И так… (садится на стул, оглядывает загородку и сарайчик).
Пока на лицо у нас только – П ё с. С него и начнём.
П ё с встаёт и кланяется зрителям.
Р а с с к а з ч и к. С человеческой точки зрения наш П ё с – ни что иное, как чистокровная овчарка, к сожалению, попавшая в дурные руки. А с собачей – скорее вечный узник, философ, а иногда и…
П ё с. От нечего делать, конечно…
Р а с с к а з ч и к (заканчивает фразу). ….ещё и звездочёт. (П ё с утвердительно кивает.) Имени у него никогда не было, да и сейчас нет. А впрочем, давайте его сами спросим. Эй, П ё с, как тебя зовут?
П ё с (сделав глубокий реверанс). просто Пёс!
Р а с с к а з ч и к. Но ведь это же не имя, а, извините, половой признак какой-то...
П ё с. Ну и пусть. Вполне достойный признак! А кличка, она, знаете ли, как-то ограничивает. Только вслушайтесь: Полкан, Кузька, Джек, Пуся… Сразу видно – кто есть кто и с чем его едят. А тут – просто П ё с. Изящно, благородно, но в то же время внушительно, не правда ли?..
Р а с с к а з ч и к. Ну, что ж… Вполне доходчиво. (К зрителям.) А знаете, ведь подчас хочется и себя таким псом почувствовать, да ещё и со всеми соответствующими признаками…
П ё с утвердительно кивает.
Р а с с к а з ч и к. Ну, так вот, прежний хозяин П с а – пьющий, ленивый и безалаберный… (Указывает рукой в левую кулису.)
Б ы в ш и й х о з я и н П с а (пьяный в стельку, выходит из левой кулисы и падает на четвереньки перед калиткой в загородку П с а, он приподымает платок, строит П с у рожи. С хрустом надкусив, бросает ему солёный огурец.) На, подсолись… (Следом летит недокуренный бычок и уж только потом – полбуханки чёрного хлеба). Жри, собаченция! Воду не донесу, сам видишь… (Показывает П с у трясущиеся руки.) Из лужи похлебаешь, не барин. Ночью, кажись, дождь накрапывал… (Опускает платок, всхрапнув, валится тут же замертво.)
Р а с с к а з ч и к. С самого щенячества нашего П с а этот нерадивый хозяин заточил в пристроенный к глухой стене дома закуток два на два из высоченных, плотно сколоченных досок. Крыши над головой у Пса, как видите, нет, да никогда и не имелось, а еду ему подавали на ухвате через совсем низкую, калитку, видимо, чтоб не укусил. (Указывает рукой на платок.) Возле неё он и спал на сыром засаленном ватнике. Ничего кроме этого лежбища, миски с объедками чёрного хлеба, скудно политыми остатками пачечного супа, и квадрата неба в вышине он никогда и не видел. А если и видел, то, скорее всего, давно забыл.
Как и всякому живому существу, П с у необходимо было хоть кого-то да любить, а кого – и ненавидеть: без этого тоже нельзя, сердце-то, оно ведь большое... Смешно сказать, но любил наш П ё с Луну. (Показывает рукой на висящую над «загородкой» П с а картонную Луну. )
П ё с. Иногда, особенно в морозные ночи, так хочется женского тепла… Всмотришься в неё (кивает на Л у н у), ну чем не собака? Такая большая, белая, сытая. Вскинешь морду, закроешь глаза, и поёшь ей, поёшь… УУ! УУ… Хорошо, когда любимая молчит, тогда она ещё более загадочна.
Р а с с к а з ч и к. Но люди не понимали Пса и бросали в него бутылками, камнями и вообще – чем попало! Если бы П ё с смог, он бы конечно возненавидел людей, но ведь они приносили ему еду…
П ё с (со вздохом). А без еды, сами понимаете…
Р а с с к а з ч и к. Шли дни, похожие на годы, и годы, похожие на дни. Наконец, прежний хозяин П с а окончательно спился и продал свой дом да и Пса в придачу двум приезжим хохлушкам.
Б ы в ш и й х о з я и н П с а (очухавшись, опять приподымает платок). Эй, прости меня, друг, видишь, сам теперь, как собака… Где ж мне ещё другую-то собаку держать, а?.. Сам ведь понимаешь… (Пьяно икает, встав на колени, бессильно разводит руками.) Продал я тебя! Ну, сука я, сволочь… Продал… (Закрывает лицо руками, трёт глаза.) Но зато – хорошим хозяйкам продал! Бабы, да ещё хохлушки. Сытым у них будешь, как боров… Я бы и сам пристроился, но… (Поддёргивает спереди штаны.) Алкоголь проклятый! Впрочем, это не важно, хотя, с другой стороны…
П ё с, поскуливая, лижет б ы в ш е г о х о з я и н а в лицо.
Б ы в ш и й х о з я и н П с а. Хорошая собака, хорошая… Спасибо, хоть зла не помнишь. Эх, ма… Жизнь наша… (Подымается, пошатываясь, уходит за сцену).
Входят х о х л у ш к и, идут к загородке П с а.
К а т е р и н а. Ах, какой у нас «мальчик»! «Мальчик», хочешь колбаски? (Водит у П с а перед носом кругом копчёной колбасы. Отламывает ему кусочек, остальное кладёт обратно в карман фартука.)
Г а л и н а. Надо бы его расчесать, а то, как зверь.
К а т е р и н а. У… зверюга.
П ё с. Нашли зверюгу… Эх, дурочки, посидели б с моё, подумали б о жизни, может и научились в людях, тьфу, в псах… разбираться!
К а т е р и н а (П с у). Хочешь ещё колбаски, дурашка? Хочешь?.. Тогда служи!
П ё с (Р а с с к а з ч и к у). Что я им, болонка какая?.. Вечно эти женщины всё путают. Хотя от этой путаницы наша мужская жизнь иногда получает неожиданные просто восхитительно оттенки. Ко мне тут забегала… (Лижет К а т е р и н е руку.)
Г а л и н а. Да он у нас не мальчик, он у нас – мужчина! (протягивает П с у и свою ладонь.)
П ё с лижет и её.
К а т е р и н а (слегка обидевшись). Ах, так! Ну, не хочешь мне служить и колбаски больше не получишь. Сама съем. Ам!
Хохлушки (вертя задами) уходят.
П ё с. Вот вам и доброта женская… Покрутят перед носом, и – пока. Глотай потом слюнки…
Р а с с к а з ч и к. Жизнь П с а сразу заметно изменилась к лучшему: его стали чаще кормить и даже не забывали вовремя наливать в миску воды. За соседним заборчиком весело заквохтали куры, заблеяли козы. Но, поскольку П ё с не мог их видеть…
П е с. Уж больно «загородка» высокая, гав!
Р а с с к а з ч и к (продолжает). …они представлялись ему тоже, похожими на уже знакомые звёзды или облака, только с новыми, непривычными запахами.
П ё с. Знаете ли… Запахи – запахам рознь. Есть полу-съестные. Есть съестные, ну это, когда только унюхал, и сразу сожрать хочется. А есть и вовсе не съестные, о которых и говорить не стоит. А бывает, пахнет врагом! Р-р-р…
Р а с с к а з ч и к. Но, как пахнет врагом, нашему П с у ещё не довелось узнать. Видно красть у прежнего хозяина было нечего.
Наконец, видимо пожалев в край одичавшую собаку, сёстры хохлушки надумали вывести Пса на прогулку. В помощь они позвали соседа, который, конечно же, за поллитру, согласился надеть на П с а ошейник с шипами и тяжеленную стальную цепь.
Из левой кулисы выходят друг за другом и направляются к «загородке» П с а н о в ы е х о з я й к и, а следом – с о с е д, несущий на плече цепь с ошейником.
П ё с. Р-р-р… Хороша, однако, моя воля будет… Р-р-р… Так у меня хоть шея свободна, и по ногам ничто не бьёт…
С о с е д становится на колени, приподымает платок и лезет на территорию П с а. Тот сразу же нападает на него. С о с е д орёт не своим голосом и задом выбирается наружу. Хозяйки, видя у него на руках кровь, тоже визжат и орут, нещадно ругая П с а.
К а т е р и н а. Ах ты, гад такой! Ты знаешь, во сколько нам эта цепь обошлась? Твоя шкура того не стоит!
Г а л я. Вот и жалей такую заразу! Сиди теперь в свей закуте, да попробуй ещё завыть! Быстро управу найду!
П ё с. Вот тебе и «мальчик»! Вот тебе и колбаска… Ну что с них взять? Бабы…(С брезгливой миной выбрасывает со своей территории злополучную цепь и, демонстративно опустив платок, опять усаживается на ватник.
С о с е д. Авось пригодится… (Прихватывает с собой цепь с ошейником).
Возмущённые хозяйки тем же порядком направляются обратно.
П ё с (с о с е д у). Эй, укротитель, хорошо смотришься. Подари эту цепь своей жене. Ей пригодится! А то бегают тут некоторые по молоденьким…
К а т е р и н а (П с у). Я тебе погавкаю, погавкаю…
П ё с. И правда, что это я? Разбрехался, как дворняга.
Г а л я (П с у). Два дня у меня ничего не получишь, кроме хлеба!
П ё с. Испугала! Да сейчас почти все так живут.
Р а с с к а з ч и к. Как и следовало ожидать, наш П ё с не допустил вторжения на свою законную территорию и так отделал соседа, что тому мало не показалось.
С о с е д уходит за кулису последним, подворачивая порванные рукава.
П ё с. Иди, иди, дома зашьют…
Р а с с к а з ч и к (продолжает). Новые же хозяйки всерьёз обиделись на П с а и сочли его злым и неуправляемым, но позвать охотника с ружьём, чтобы разом разрешить опасную ситуацию, всё же не решились. И жизнь нашего героя покатилась в старом русле.
Для хохлушек она казалась просто ужасной, для П с а же была обычным делом, а раз обычным, то и вполне приемлемым. И так бы всё и шло, если бы бабам (хохлушки ведь) не вздумалось завести себе ещё и поросёнка… (Указывает на левую кулису.)
Оттуда вприпрыжку выбегает и, встав на коленки, заползает в свой импровизированный сарайчик П о р о с ё н о к. Он сразу же, громко чавкая, начинает рыть пятачком в кастрюле.
Р а с с к а з ч и к. Ну вот, наконец и второй герой нашего представления. (П о р о с ё н к у.) Представьтесь, пожалуйста.
П о р о с ё н о к (делая книксен). Хрю-хрю. Я поросёнок, только что купленный на рынке, – к вашим услугам. Но прошу меня попусту не отвлекать. (Опять наклоняется над кастрюлей.) Вкуснотища-то какая!. Так бы чавкал, и чавкал,… Жаль быстро кончилось. Но ведь хозяйки принесут ещё? Скажите, принесут?..
Р а с с к а з ч и к. Принесут, конечно принесут, не беспокойтесь. Они ведь в этом заинтересованы. (Подмигивает П с у) и к тому же они вас, кажется, любят.
П о р о с ё н о к. Конечно. Как же меня не любить?.. Та, что постарше, так сладко чесала мне за ушком. А та, что помоложе, угостила принесён-ной в кармане плюшкой. Эх, жить бы так, да жить…
П ё с (п о р о с ё н к у). Хоть я тебя и не вижу, дружок, но всё-таки скажу – дурачок ты! Я слышал от хозяек, что когда тебя хорошенько откормят, то зарежут на сало! Может, тебе убежать, пока не поздно, или хотя бы поменьше есть?
П о р о с ё н о к. Хи… Зарежут?... Это ещё бабушка надвое сказала. А сейчас-то мне вон как хорошо! Чтобы быть счастливым, – надо жить одним днём. Хрю-хрю. Тепло? Сыт? И будь доволен. Посмотри, как меня тут лелеют. Да и как же меня не любить? Я ведь такой кругленький. розовый, весёлый. А ещё у меня хороший аппетит. Это для поросёнка большое достоинство. Не так ли?..
Р а с с к а з ч и к утвердительно кивает.
П ё с. Да ты, оказывается, совершенно глупый… А ещё – обжора и бездельник! Тебе даже не дано знать, какое удовлетворение приносит труд и хотя бы элементарное чувство долга!
П о р о с ё н о к. Ха! Вот загнул… Какой же ты зануда! Сам не живёшь, и другим мешаешь.
П ё с начинает рычать и рыть лапами землю.
П о р о с ё н о к. К тому же и у меня есть долг. Мой долг – хорошо есть и подолгу спать, нагуливая жирок! Знаешь, мне ведь и в этом повезло (если уж везёт, так везёт!): представляешь, мой долг совпадает с моими удовольствиями! Ты где-нибудь видел такое? Ну – вот! Так кто из нас дурачок? Я не вижу тебя из-за высокого забора, но и так знаю, что ты просто-напросто старая, сварливая, никому не нужная псина, которую, уж точно, никто не любит, да и держат тебя здесь просто из жалости.
П ё с сжимает кулаки и отворачивается.
Р а с с к а з ч и к. Уж этого оскорбления П ё с никак не мог вынести и возненавидел П о р о с ё н к а всем своим бесхитростным собачьим сердцем. Любить (смотрит на Луну), правда несколько эмпирически наш Пёс, кажется, умел, а вот ненавидеть… Это чувство было для него ново, и он даже немного стыдился его.
П ё с. Ненавидеть… Какое-то уж больно приземлённое, плебейское чувство. Но ведь должен же быть и у меня хоть какой-нибудь, ну самый малюсенький, недостаток?..
Р а с с к а з ч и к. И поскольку наши недостатки (правда втайне) мы зачастую любим больше, чем достоинства, П ё с отдался новому чувству всецело.
Всё, что накопилось в нем отрицательного за годы невольного отшельничества, наконец, получило выход, и нашему Псу, теперь ругающему поросёнка с утра до вечера, честное слово, стало даже полегче…
П ё с (Луне). Неправда, что меня никто не любит! Ведь неправда же? А ты, дорогая?.. Разве не ты светила мне в кромешной тьме на протяжении всей жизни. Разве не ты выслушивала меня долгими ночами, когда мне нестерпимо хотелось поделиться своими наблюдениями и открытиями в области космогонии и философии. Это ты была мне и другом, и возлюбленной, и семьёй. Разве ты не любила меня так же чисто и преданно, как я тебя?
Р а с с к а з ч и к. «Конечно да!» – еле заметно кивнула Луна.
П ё с (П о р о с ё н к у). Эй, слышишь, нахал? Меня любит Луна. А я – её.
П о р о с ё н о к. Ты, кажется, совсем сбрендил от одиночества. Это не мне, а тебе надо бежать отсюда, улепётывать, пока ещё есть в запасе парочка лет, пусть и собачьей, но всё-таки жизни!
Р а с с к а з ч и к. И тут наш П ё с не выдержал и произнёс что-то совсем не соответствующее его представлениям о такте или хотя бы приличиях.
П ё с. Р-р-р… А тебя… А тебя через пол года сожрут! Слышишь, дружно и смачно сожрут твои лицемерки-хозяйки. А я буду ещё долго-долго здесь жить…
П о р о с ё н о к. Как собака? Не смеши меня. Разве ж это жизнь? Сидеть под открытым небом вечно голодным и холодным и презирать весь мир, тешась своим дутым величием? Да это ж – хрю-хрю какое-то…, а не жизнь.
П ё с. Врёшь! Я умён. Я честен. Я мудр, наконец! Всё, что я открыл и познал, записалось там, в ноосфере. Оно ещё пригодится идущим за мной, я знаю, я верю…
П о р о с ё н о к. Что и требовалось доказать – сбрендил! Всё «я» да «я». Самому-то не тошно?
П ё с. Замолчи! Мой прежний хозяин ценил меня, а значит, и новые оценят. Кому же охранять хозяек, как не мне?! И вообще, сейчас сторожами все приличные люди подрабатывают…
П о р о с ё н о к. Ха-ха! От кого ты их сторожишь-то? Сам-то хоть знаешь?..
П ё с (растерянно). Пока нет… Но разве это важно? Главное – быть вот здесь (топает лапой), не на чужом, а на своём месте! Гав! (Берёт гантели и начинает, сопя, их выжимать.)
П о р о с ё н о к. Ну вот… Я так и думал – вся твоя работа – фикция… А от меня, даже в самом худшем случае, хоть – сало!
Р а с с к а з ч и к. Конечно этот поросёнок был слишком безжалостен и прям! Но это бы – пол беды, если бы не…
Х о з я й к и начинают быстро бегать мимо П с а к П о р о с ё н к у с кастрюлями, мисками и вёдрами. П ё с тянется носом за каждым ведром, наконец, закатывает глаза и жалобно скулит.
Р а с с к а з ч и к. Да, да. У обделённого даже самым необходимым Пса, просто сердце вырывалось из груди от всех этих дурманящих и пьянящих запахов.
П ё с (хватаясь за голову) Туда-сюда! Туда-сюда! Стук-грюк, стук-грюк… (Вскидывает руки к Луне.) Где же справедливость, любимая, где справедливость? Это ведь я, спя в полглаза, слушая в три уха, мёрзну и мокну здесь с весны до осени, охраняя этот дом. А этот ненавистный…, нежится себе в тепле и всё только ест и спит, ест и спит… И, что особенно обидно, его ещё и любят за это, называют ласковыми именами?.. А для меня у них только – «пошёл вон!», «да замолчишь ты, наконец» или, что ещё обиднее – «на, жри уж!» И это всё, что я заслужил за столько лет беспорочной службы?..
Р а с с к а з ч и к. В подобные печальные минуты П с у чудилось, что его постоянно чавкающий сосед ненасытен, как неимоверных размеров грозовая туча, пожравшая вокруг себя не только все близлежащие звёзды, но и алчно поглядывающая на проплывающие мимо округлые облачка, похожие на ливерные колбаски…
П ё с (глотая слюну, р а с с к а з ч и к у). Одна такая как-то досталась мне, когда у этих… сломался какой-то хо-ло-диль-ник… Чтоб он у них вообще развалился на мелкие кусочки!
Р а с с к а з ч и к. Иногда. А впрочем довольно часто, П с у казалось, что поросёнок намеренно издевается над ним, афишируя свои незаслуженные привилегии, и тогда он, рыча от негодования, кидался на изгородь и рыл под ней землю. Но тщетно.
П ё с. Конечно… Разве ж наваленные вдоль изгороди булыжники зубами, даже собачьими, разгрызёшь? Не те уже стали зубы. Ой, не те…
Р а с с к а з ч и к. От всего этого у нашего П с а стало побаливать сердце, особенно по ночам. Ведь ему уже шёл восьмой год, что по собачьим меркам намекало на довольно преклонный возраст. Но на ненависть к поросёнку сил ещё хватало! Эта ненависть, поначалу казавшаяся безобидной игрой, постепенно, будто злокачественная опухоль, прочно поселилась в возмущённом собачьем сознании.
П ё с. И чего это я так резко сдал? Шерсть потемнела и свалялась. По ночам мёрзнут лапы, а глаза покраснели и слезятся.
Р а с с к а з ч и к. Наконец-то и наш закалённый в невзгодах боец (к своему нестерпимому стыду) узнал, что такое плакать…
П ё с становится на колени и утыкается лбом в пол.
Р а с с к а з ч и к. О возлюбленной Луне он вспоминал всё реже. Трудно было поднимать к ней (о ужас!) почти седую голову, отягчённую вопиющей несправедливостью, творящейся прямо под носом.
Мимо П с а опять пробежали одна за другой х о з я й к и с дымящимися кастрюлями, а следом, хоть и забинтованный, но недвусмысленно пристающий к обеим по очереди С о с е д.
П ё с. Тьфу! Чтоб вас…
Р а с с к а з ч и к. Реальная, земная ненависть Пса очень скоро оказалась сильнее его возвышенной платонической любви.
П ё с. Реальное всегда сильнее по той простой причине, что оно реально! (Сам себе.) Хорошо сказал!
Р а с с к а з ч и к. Изрядно поранив лапы и засыпав песком глаза, он убедился, что своими силами ему до поросёнка не добраться. Тогда он смирился с тем, что разумнее – просто ждать.
П ё с. Ведь ничего не делая, можно тоже хоть чего-нибудь, да добиться, не правда ли? Хм… Опять хорошо сказал!
Р а с с к а з ч и к. Наш Пёс и в самом деле скоро бы дождался кончины своего врага, потому что поросёнок за эти невыносимые для П с а месяцы к радости хохлушек превратился уже в довольно тяжёлую, упитанную свинью.
П о р о с ё н о к вешает на себя жилет из двух больших подушек. К а т е р и н а и Г а л я приходят к нему с тазиком воды и тряпкой моют его, приговаривая:
К а т е р и н а. Ах, ты наш, гладкий!
Г а л я. Ах, ты наш сытый!
Обе х о з я й к и вместе. Васенька ты наш…
П ё с. Васенька…
Р а с с к а з ч и к. И нашему П с у вдруг ужасно захотелось, чтобы его тоже хоть кто-нибудь так ласково назвал по имени, и он стал примерять к себе собачьи имена, все, что приходили в голову…
П ё с. Полкашенька… Дикушка… Джекушка… Нет, всё не то!
Р а с с к а з ч и к. А как же ты думал? Сам себя так не назовёшь… Такое придумывают только любящие… А они у тебя есть?
П ё с. Нет, не могу больше! (Мотает головой.)
Р а с с к а з ч и к. Может, лучше вернёмся к ненависти?
П ё с. Пожалуй… Гав-гав! Слушай, а вдруг это «чудовище»… (Кивает на Поросёнка.) Само, возьмёт, и задохнётся от своего жира? Слышишь, как натужно оно хрипит, какие громоподобные удары сотрясают сарайчик, когда оно чешется о стенку…
Р а с с к а з ч и к. Так и катилось бы это неспешное уже зимнее время… Но, увы, а может быть, и не, увы, – неисповедимы пути случая! Неизвестно каким образом в миску поросёнка попала обыкновенная швейная игла. И он, проглотив её, тут же занемог.
П о р о с ё н о к. Ах! Какое свинство – разбрасывать иглы, где попало! А ведь тыквенная каша с пшеном была такая сладкая… (Заваливается на бок и судорожно подёргивает конечностями.
Р а с с к а з ч и к. Каким-то шестым чувством П ё с сразу понял, что час его торжества настал! Он победно взглянул на Луну и широко оскалился в темноту.
П ё с (Луне). Видишь, справедливость существует! Видишь?! (Вскакивает с ватника и, тяжело дыша, делает пару кругов по «загородке».) Однако, надо вести себя потише, а то разбужу хозяек! Ветеринара вызовут! А этого нельзя допустить… Никак нельзя! Надо быть тише воды ниже травы. Р-р-р, гав… (Зажимает себе рот руками.) И всё будет, как и должно быть – по справедливости! (Кричит шёпотом в сторону левой кулисы.) А вам, хозяйки липовые, надо было всё поровну меж нас делить! Тогда бы и я не стал такой… Ну, понимаете… А вы?.. Вот , от этой самой – несправедливой делёжки все беды и случаются.
П о р о с ё н о к, последний раз дрыгнув ножкой, затихает.
Р а с с к а з ч и к. Вот и наш П ё с, поступив первый раз в жизни непорядочно, как и мы все быстренько нашёл себе оправдание. Так-то вот! Но продолжим… Когда поросёнок окончательно затих, Пёс устало уткнулся носом в сомлевшие от долгого напряжения лапы, удовлетворённо вздохнул, и даже сам не заметил, как отдал концы.
П ё с сворачивается баранкой и, дрыгнув ногой, затихает.
Р а с с к а з ч и к. Чрезвычайно огорчённые неожиданной смертью почти готового кабанчика, а пуще всего тем, что прозевали и не успели спустить с него кровь, хозяйки обратились за помощью всё к тому же, когда-то покусанному псом соседу, чтобы он помог выкопать яму в уже глубоко промёрзшей земле. В эту же яму, увы, прямо на его врага, бросили и тело старого Пса. Так и похоронили их вдвоём, таких разных, но пред вечностью несомненно похожих, созданных видимо для общего равновесия в природе.
Душа Пса, конечно же, сразу улетела к возлюбленной им Луне. А вот куда подалась душа поросёнка, лучше бы узнать у неё самой. (К зрителям.) Может, кто-то выскажет свои предположения?…
Занавес
Конец