I.
Через месиво злости и жадности,
Через дикие вопли и плач,
По земле, искалеченной завистью,
Шли два ангела и палач.
Шли неистово, гордо, размеренно,
Каждым шагом чеканя судьбу.
Неизбежно, достойно, уверенно
Шли на зов, на плач, на мольбу.
Первый ангел, в лохмотьях обугленных
Вел других за собой, чуть дыша.
За плечами нет крыльев: обрублены,
И клекочет от боли душа.
Слышал он неизбежность, отчаянье,
Слышал боль, неприкаянность, страх,
Неоправданность, горе, раскаянье
Всех, кто ели стоял на ногах.
Он был слеп, и небрежными жестами
Тем двоим и указывал путь.
И старался спасти души грешные,
Хоть не всех, но кого-нибудь.
Брат его с белоснежными крылами
Шел за ним: он силен был и смел.
Опоясанный златыми стрелами
И ступить он без брата не смел!
Он был крепок и телом, и мыслями,
Он за правду всегда выступал,
И над ложью, словами нечистыми,
Справедливости меч поднимал.
Вслед за ними, закутанный в мантию,
Шел палач, без лица, без души.
Окровавлены руки, испачканы
Кровью той, что за правду лежит.
Он был братом беспечного ангела,
Что всю боль на себя принимал,
Но не выдержав горя, отчаянья,
Стал безлик: всех подряд убивал.
Так и стал палачом неприкаянным,
Только зла он совсем не держал:
Равнодушно, без капли раскаянья
Всех, кто был виноват – линчевал.
Шли те странники медленно, вдумчиво.
Всех, кто горе творил – на копье!
И земле, обезличенной ужасом,
Подставляли святое плечо.
II.
Ей бы бежать, бежать далеко.
И так больно вдруг стало внутри…
Жить ей было всегда нелегко,
А теперь, что молчи, что кричи.
Все внутри, как огонь, как смола,
Кипятком обжигает, грызет.
А куда ей бежать-то, куда?!
Боль ломает, да к сердцу ползет…
Жили с сыном они у реки,
Его папа погиб уж как год.
Жили просто: без лести и лжи,
Без обид и пустячных невзгод.
Но повисла над ними беда.
Солнце черный накинуло плед.
Красной магмой сжигая дотла
Смысл всех ее прожитых лет.
На сыночка нагнали беду:
Обвинили того в воровстве.
Приговор назначать поутру…
Только вор настоящий-то где?!
Приговор был ужасно суров:
Невиновного будут казнить!
Может, Боги услышат их зов?
И прикажут ту казнь отменить?
Чуда не было. Мальчик казнен.
Невиновный повешен. Забыт.
А судья был заметно польщен,
Что судебный процесс не стоит.
Он был рад. Он спешил. В тот же день
Его сыну исполнилось пять!
Только черное солнце, как день,
Шло за ним и опять, и опять.
Шаг замедлил в дороге домой:
Промелькнул черный плащ перед ним.
Почему возле дома чужой?
Может он заблудился? Не к ним?
Он рванулся к двери и, вбежав,
Замер он, на колени упал…
Сын его! Вокруг шеи удав…
Сын его – бездыханным лежал.
А за окнами спряталась тень…
Чья она? Оглянулся судья.
Три фигуры: две светлых, как день,
И одна, та, в плаще…Чья она?
Он за ними бежал сколько мог,
Но усилия были тщетны.
И, упав, он вопил, что не смог
он мальчишек сберечь от беды.
Понял он невиновность того,
Кто повешен был им за грабеж.
Только поздно прощенье его –
Смертный час тот уже не вернешь.
III.
Ангел Правды был рад результатам:
- Так ему! Поделом! Поделом!
Ангел Боли стонал над расплатой:
- Что же будет с беднягой потом?
- Время лечит …Пройдет – все забудет!
- Разве можно такое забыть?!
- Впредь уж жульничать больше не будет!
- Ране в сердце его не зажить…
- Что же, братец, жалеешь? Негоже!
Ты же сам нас привел на мольбу.
Или ты позабыл уж, похоже,
Мамин плач и сухого судью?
Может ты позабыл, сколько боли
Он принес в материнскую жизнь?
- Это все не играет уж роли!
Ты сейчас-ка его покажи!
Он раскаялся! Многого стоит
Чистый зов о прощенье его!
- Что же, братец, я слышу, постой же?!
Ты жалеешь его самого?!
- Их обоих! Я слышу их горе,
Боль, что в сердце у них навсегда!
- Могут выплакать целое море!
Сыновей не вернут никогда!
- Как жесток же ты, братец, однако!
- Нет. Поверь, мне их жаль самому…
В этом мире всему есть награда,
Вот награда была и ему!
Дальше шли молчаливо, неспешно.
Ангел Боли указывал путь,
Лишь Палач ковылял неумело,
Не терзаясь на всю эту суть.
Он не думал, что кто-то страдает,
Он работу свою выполнял.
Совесть вовсе его не терзает,
Он ее уж давно потерял.
Тихо брел он за Ангелом Правды,
Плащ прикрыл свежей крови следы…
Волновало ли это? Навряд ли.
Он палач ведь, вершитель судьбы.
IV.
Так дошли они к ржаному полю,
Им его б обойти, да нельзя:
Сердце ангелы вымокло болью,
Боль росла, с каждым часом, росла.
Так что медлить им точно нет проку,
Через поле рискнули они,
Через час, в ранах, съеденных п;том,
Бархат луга коснулся ноги.
Ангел Боли рванулся к речушке:
Дикий крик взбудоражил того.
Край с обрывом, и плачет девчушка,
Но притихла, увидев его.
- Что случилось? Я знаю, я слышу.
Мы поможем, ты только скажи.
Ты не бойся – тебя не обижу!
- Ангел, милый, прошу, помоги!
Ангел Боли ладонью коснулся –
Враз глаза озарились его.
Он взглянул на нее, улыбнулся:
- Будет все у тебя хорошо!
Все исчезли, девчонка привстала,
Слезы высохли – дальше пошла.
Так, она никому не сказала,
Где от смерти спасенье нашла.
Время шло, все зажило, забылось.
Стала женщиной девочка та.
Только ей по ночам все же снилось,
Как рыдала у речки она.
Как до этого били, стязали,
Как продали за две золотых,
Каждый день до крови избивали,
Как же зла она все же на них!
Если б дали ей волю сразиться,
Через гнев, что как буря в душе,
Поклялась бы их кровью напиться,
Избивала б и мертвых уже!
Только что рассуждать? Все напрасно.
Месть не лучший, увы, вариант.
С ними все было четко и ясно.
Месть спокойной души не гарант!
Раз пошла она к речке напиться,
Что-то жажда ее забрала…
Глядь, а возле обрыва топиться
Тот, кто продал ее, собрался!
Та, минуту подумав, рванулась…
Парень бел был, как выпавший снег,
Горьким воплем душа содрогнулась:
Как же жалок был тот человек!
Он узнал ее, кинулся в ноги:
- Я-то думал, что ты умерла!
Мне пришлось отравить жизни многих…
Как я рад! Ты осталась жива!
Он поведал, что стрельбы открылись,
Все мертвы, кто ее избивал,
Он так искренен был… Слезы лились
Сквозь ресницы по впалым щекам…
Сколько б не было в этом награды,
Сколько б правы здесь не было, все ж,
Было жаль ей его, хоть и надо б
Было в спину вонзить ему нож!
Чувство злости растаяло все же,
Мстить ему не хотелось теперь.
Он и сам был не рад уж, похоже:
- Сколько жизней и сколько потерь!
Мог бы жить по закону, по правде…
Как же так все случиться могло!..
- Знаешь, в городе празднуют праздник…
Я пойду… - Но взяла и его.
- Знаешь, если б она не вскочила,
Он был мертв, как и те, кто был с ним!
- Братец мой, то великая сила!
Если милостив – непобедим!
V.
Тихий, протяжный, надрывистый стон,
Хоть нет кругом ни души.
Слышен вдали нарастающий звон…
- Братец, куда мы пришли?
Пусто, темно, пробегает мороз,
Белая мгла молоком…
- Я никогда не видал столько слез!
- О чем ты? – О чем я?! – О ком!
Ангел коснулся ладонью земли:
Звук стал еще тяжелей.
Кадры за кадром, как в фильме пошли,
Свет становился темней.
Блюдо, где раньше светила луна –
Все перекрылось огнем.
- Вот, полюбуйтесь-ка, это – война.
Дальше? Иль все же уйдем?
Все поменялось, фигуры видны.
Живы ли? Нет? Не понять…
Люди? Не люди? Они? Не они?
Крикнуть? А, может, молчать?
Лица размыты, одеты в рваньё,
Вместо улыбки – оскал.
Слово, одно за другим – все враньё,
Кто-то ревел, кто орал.
Рёв был протяжным, как в адских кругах.
Смрад от засохшей крови…
Тело пыталось стоять на ногах.
Шаг! Нет, свалилось, увы.
Так, без разбора, плашмя, прямо в гарь!
Кучами рвались тела…
Гнилью воняло, их не было жаль.
Может, ну, только едва.
Резали, рвали друг друга они,
В глотки вгрызались, в тела,
Бешеный взгляд, рап;ры, ножи,
Молоты, стрелы, борьба…
- Как же их много всех! Сколько их тут?
Кто из них прав, а кто – нет?
Братец! Скажи, может, сами поймут?
- Вряд ли поможем уже…
Принято было решенье уйти.
Ангел, пройдя чуть, упал.
- Ну же, вставай, нам же надо идти!
- Да, но уже без меня.
Я остаюсь, может, им помогу,
Вы же ступайте одни!
Так разошлись, оставляя всю тьму
Ангелу Боли нести.
Смрадная гарь забрала Палача,
Брат растворился в толпе…
Ангел, от боли замученный, пал,
И не проснулся, уже…
VI.
- Мы потерялись, мы шли уже тут!
Толку бродить без нужды!
Грабят, ломают, стреляют, грызут –
Можно ль здесь правду найти?!
Сами! Ведь сами! Свои и чужих!
Всех без разбора – под нож…
Женщины, дети, князья, бедняки –
Правду едва ль разберешь!
Ангел присел у большого костра,
Обнял лицо рукавом:
- Все. Не могу. Ты ступай! Без меня!
Я догоню уж потом.
Ангел, пройдя и увидев войну
Жадно менялся в лице:
Пламенем гнева глаза его рвут,
Злоба на сердце, в душе…
Крепче стал телом, а взгляд – холодней,
С рук не спускается меч.
Жаждет он правды, и ищет сильней,
Ищет, чтоб только сберечь.
Ну а Палач, отделенный от всех,
Начал войну обходить
Всех, без разбора, где грех, где не грех,
Всех под топор заносить.
Кровь, черно-рыжие пятна гнилья…
Нет: Палача не возьмешь.
Здесь он лишь жадный, суровый судья –
Режет и правду, и ложь.
Что ему? Кто ему суд? Он Палач!
Кровью пропитанный взгляд…
Криком кричи, умоляй или плач:
Он лишь продолжит обряд.
Что тут Палач… ведь ему все равно!
Ангел сказал – он ушел.
Каждый теперь по дороге иной,
Поодиночке пошел.
VII.
Сколько время прошло – неизвестно.
Только ходит легенда одна:
Ангел Правды стал Ангелом Мести,
А убийцы – удел Палача.
Ангел Боли? Совсем тот несчастен.
Стал отчаяньем всех изнурять.
Он ведь, знаете, стал и опасным!
Кто в отчаянье – должен тот знать.
Враз забыв про работу, про званье,
Их дороги навек разошлись.
Ангел Боли не слышит призванья:
У него теперь новая жизнь.
Друг о друге они уж не вспомнят,
Друг за друга не сложат мечи.
Жизнь иная, иные законы:
Нет ни боли, ни правды, ни лжи.
Кто посмеет сказать, что солгал ты?
Что есть правда? Ведь каждый и так,
Со своей колокольни кричал бы,
Кто здесь умный, а кто здесь дурак.
Ведь у каждого есть свои цели,
Путь-дороги, по жизни мечта.
Каждый сам по себе…Только верно ль,
Что у каждого правда своя?..