Пожалуй всё. Опять пустой причал.
И я стою, чтоб осушить мгновенье.
Стёк горизонт в начало всех начал,
и делала вода поползновенья
на брег, что был холодным и родным -
мне в нём хотелось пасть и распластаться.
Но видит бог, я - моря блудный сын.
И только жабрами песка едва касался.
Не прожиты ещё ни год, ни жизнь, ни день,
и с уст ползут в листву четверостишья
сороконогие, сжирающие тень
листа с листом, рождая тем затишье
печально обнажившихся ветвей,
сложившихся как детские ладошки.
Вода сотрёт их след и этот день,
где бабушки, как полые матрёшки,
на лавочках глядящие в туман,
губой трут зуб, точно веслом форколу,
ругая прошлое за свой пустой карман
и внуков просыпавших утром школу.
В обрывках голосов измятых взор
меняет профиль в переизлучатель.
Вознёсся к небу дробный показатель
монастыря сквозь бранный разговор.
Плывут круги над лесополосой
ампирной серой сталинской застройки.
Как школьники мы съехали на тройки,
пиджачный приоткрыв двубортный слой.
Мой спутник вновь топорщит воротник,
озябший лоб свой выставляя к небу
Из волглой темноты возник крысиный лик
маршрутки. Так, до скорого - поеду.
Дожди с листвой ведут неравный счёт,
считают дни и соприкосновенья.
И утекая, жизнь за вдохновеньем
по стёклам мокрым снегом в окна бьёт.
В свой дом зайдя в движеньях октября,
замри и слушай скрипы, голоса их слушай -
возможно это вертится Земля,
чтоб выпал и тебе счастливый случай.