Пробуждение весны в феврале.
Небо высокое, светлое.
Как море, оттаяло небо кораблей…
Утром звезды блестят на снегу,
в полдень капает золото с неба.
Красным вечером птица чёрная,
стаи чёрных деревьев внизу,
и внизу все белое, белое.
Оживает кора на деревьях…
И радость, и трепет… волнение.
Избушка в сугробах скрыта снегами,
взглянула на красной заре окнами,
и малиновый снег, и тропа голубая...
Под капелью собрался народ,
как воробьи, клюют и что-то болтают.
На северном небе цветы,
только на северном небе я знаю цветы;
весной небо такое северное,
каким никогда не бывает южное море.
С каждым днем все светлее, светлее,
все больше, больше на небе цветов,
и вечерами уже светло.
А на улице жгут фонари,
и стоят они, пьяные, не зная,
что близко-близко
время белых ночей
и невечернего
вечного
света.
*** Написано по тексту М. Пришвина.
«Пробуждение весны в феврале. Небо стало высокое, светлое. Как море небо стало, с кораблями на небе. Небо оттаяло… На небе ледоход, там открылось море, а тут все скованно. Утром ярче блестят дневные звезды на снегу, в полдень летит золотая капля, будто с неба. Вечером на красном черная птица, на черных деревьях стаи собираются, и внизу все белое, белое. А на деревьях кора оживает… И радостно, и трепет… волнение. Избушка, занесенная в сугробах, все еще закрыта снегами, выглянула на красной заре красными окнами, и малиновый снег лежит, и голубая тропа: протоптали коровы от избушки дорогу... На площадях собаки собираются. Под капелью на площади собрался русский народ, как воробьи; так же, как воробьи, и оглядываются, клюют что-то… и что-то болтают. На северном небе цветы, только на северном небе я знаю эти нежные цветы, еще в феврале; северное небо весной такое прекрасное, каким никогда не бывает южное море. С каждым днем все светлее и светлее, все больше и больше на небе цветов, уже и вечерами светло. А на улице сторож по-прежнему зажигает фонари, и стоят они, как пьяные гуляки, не зная, что близко-близко время белых ночей и вечного невечернего света.»
Михаил Пришвин.
Февраль 1911. Новгород.