I
Серые личности в подворотне надувают бычий пузырь.
Гулок воздух. Упругие стенки шара ударяются о карниз.
Разрастается шар грязно-белый во всю неопрятную ширь.
Вот уже с козырька подъезда птицы города в небо взвились.
Шар всё шире и всё чудовищней. Так накатывает абсурд:
«Бакенбарды» в иных декорациях, мимо рельсов едет трамвай,
Кое-как, безо всякой связи друг с другом бег бесчисленных скользких минут
Путает след друг дружке, сознавай это не сознавай.
Серые личности в подворотне, одному не хватает лица,
Всё колдуют над шаром, и вот уже гаснет свет
В этом питерском дворике – смеси колодца, трюмо и ларца.
Глянуть вверх: солнце скрыто, его уже нет.
И в миг, когда шар поднимается вверх, вырываясь из рук,
Мимо крыш и верхушек деревьев по небу скользя,
Выбегает из мёртвого мифа явно глупенький политрук
И кричит пустоте: «Так нельзя! Так нельзя! Так нельзя!»
II
Что ты можешь сказать о городе? Стены, крыши и суета,
Толчея на всех перекрёстках, толкотня легковых машин,
Под причёсками у прохожих разноцветная пустота,
Флаги, вымпелы и рекламы и пучок третьеримских фашин.
Что ты можешь сказать о городе? Мимикрируя под среду,
Так легко затеряться в толпе, в том числе внутри головы,
И поди различи, кто конкретно несёт новоязовскую бурду:
Если ты поёшь в этом хоре, эти тексты всегда правы.
Что ты можешь сказать о городе? Приключений внезапных вязь,
Происшествий внезапный хруст и смещений смешной наплыв.
Город – это бутылка Клейна; рой сомнительных постоянств
Облепляет её поверхность, словно шалью, собой укрыв.
Что ты можешь сказать о городе? Город – это место из книг,
То, которое существует, если плотно веки закрыть,
И вот так, вслепую, на ощупь, смело вырваться напрямик,
Чтоб среди этих мнимых толп побежать, полететь, поплыть.