Таких зоологических магазинчиков много было по Москве. Минус-первый этаж ниже асфальта, в него с улицы вела лесенка с резными перильцами. Там обитала живность: попугаи, грызуны, змеи, рыбки. Для маленькой Лиды это был знак Москвы, её отличительная особенность: такие вот магазинчики. Лесенка была похожа на подобные лесенки в подвалы, из этих подвалов всегда пахло кошками, и это был приятный запах. В Казахстане, где на улице Розыбакиева жили дедушка и бабушка Лиды по материнской линии, пропасть была таких подвалов с заколоченными входами, с запахом кошек. Лида, проводившая у бабушки-дедушки в Казахстане каждые летние каникулы, любила лёгкие прохладные летние вечера, когда любимый дед Виталий вот-вот вернётся с работы. В такие вечера кошки вылезали из своих подвалов и таинственно, не мигая, глядели со ступенек лесенок, ведших в где заколоченные, где открытые двери подвалов. Над каждым таким подвалом с лесенкой был “козырёк”, такой же, как над входом в подъезд Лидиного дома и в соседние подъезды.
*
Ехали с отцом на заднем сиденье чьего-то легкового автомобиля. Ехали по вечерней Москве, и Лида, для которой отец был похож на толкиеновского Арагорна, всё почему-то думала, что это они с отцом притворяются, что едут вместе и ничто их больше не связывает, а на самом деле, вдруг Лида, неизвестно почему, начнёт падать под сиденье автомобиля, и тут же как раз окажется рука отца, который Лиду поддержит. А если отец станет падать, его поддержит Лида. Отец, который был может быть отчим, старался подружиться с Лидой, делал ей на ночь “кокон” из одеяла, извинялся, когда не справится с собой и наорёт. Потом, поняв, что не справляется с собой всё равно, перестал извиняться, а орал он страшно, что грозил обвалиться потолок, который погрёб бы и отца, и Лиду, и маму Таню до кучи под последним концом света. Но до самого конца, пока не разъехались, отец, ну то есть папа Серёжа, и Лида всё равно всегда снова пытались помириться. Лиду тянуло к отцу, он ей нравился, и нравилась та недостижимая семейная жизнь, где все живут дружно, отец не кричит, а маленькая Лида не рисует в отместку на обоях и не ест с грязного пола коммуналки упавшие на пол ягоды вишнёвого варенья. У Набокова есть произведение “Весна в Фиальте”, Лида прочла его, когда повзрослела. Там описана не случившаяся жизнь главного героя, которая могла бы пойти совсем по другой дороге: не в этой семье, не в этом интерьере – но вот, пошла в той, любимой, семье, и в том, уютном, интерьере, в котором случилось.
*
Отец за хорошее поведение давал печатать на семейной пишущей машинке. Лида набирала на ней чёрт-те что, нравился сам процесс. Однажды Лида была в чём-то не права, отец её отругал, и Лида плелась за ним от автобуса, едва переставляя ноги, и кисло думала, что пишущая машинка на сегодня обломилась. Но по возвращении домой отец торжественно достал со стеллажа пишущую машинку и вручил её Лиде, и получился маленький праздник.
Родители работали на ВДНХ инженерами-программистами на теперь уже доисторических громадных ЭВМ, и в верхнем ящике письменного стола всегда стопочкой лежали перфокарты. Это были такие прямоугольные желтоватые куски картона с ноликами и единичками, мелкими-мелкими, строка за строкой. Что с ними делать, было непонятно, просто бывало увлекательно их рассматривать.
07-02-2016