Про августовский переворот уже никто толком не помнит, а я помню и ненавижу его за то, что он отнял мои первые деньги. Моя мама работала тогда в журнале, журнал издал «левые» книжки, под названием «Новые законы России», и, чтоб слишком не тратиться на реализацию, предложил сотрудникам, у которых имелись дети-подростки, подрядить отпрысков торговать законами в переходе метро. Мне было пятнадцать лет, младшей сестренке – двенадцать, для полного и безоблачного счастья нам не хватало одного – карманных денег, поэтому мы согласились с радостью. Не, не, не. Никаких душераздирающих рассказов про несчастных детей подземелья вы не услышите – даже и не надейтесь. Напротив, наше существование моментально превратилось в сказку, а сами мы зажили недосягаемой и волшебной жизнью богачей. За два-три часа стояния в переходе на «Павелецкой» можно было заработать по двенадцать рублей на брата (ну на сестру, на сестру!). Бешеные деньги! Мы приходили туда с утра, когда народ валил на работу, и кричали звонкими голосами: «Новые законы России!» Милиция деланно отворачивалась. К нам подходили, дыша кто духами, кто туманами, кто перегаром. Восхищались, между делом, моей смазливой физиономией, моей фигурой, часто оставляли сдачу («не надо, купи себе мороженое»). В своем коротком, застиранном платьице я чувствовала себя почти народной артисткой – а что еще нужно отроковице для счастья? Один только раз мы попали в историю: стояли себе, зазывали народ, и вдруг проходивший мимо толстомордый дядька в тельняшке крикнул мне: «Заткнись, шмакодявка!» Разве так разговаривают с богачками? Я в ответ тут же выдала длинную матерную фразу, из которой морячок явственно должен был уразуметь, куда именно ему следует пойти. Дядька круто развернулся, шагнул ко мне, схватил за плечо и так тряхнул, что в первое мгновенье я подумала, что моя голова оторвалась и ударилась о противоположную стенку перехода. «Это ты мне, воину-афганцу, такие слова говоришь?» От толпы отделился какой-то парень, вырвал меня из когтей бравого моряка, бросив на прощанье: «Девочка, не надо выёбываться!» Долго, очень долго потом друзья-приятели в нашем дворе выслушивали из моих уст захватывающую историю про то, как я обматерила в переходе воина-афганца, а незнакомый парень, точно прекрасный принц, меня спас. Но не суть. Главной радостью все равно были деньги. Мы покупали сладости, я тут же приобрела себе в коммерческом киоске фасонистые электронные часики, а потом мы поднакопили немного и купили бабушке в подарок байковый халат. Расчудесный, красный, с желтыми розами. Он не линял, не трепался при стирке, бабушка носила его оставшиеся три года жизни, почти не снимая – кажется, именно в этом халате ее и похоронили.
И вот одним утром – будь оно проклято – в нашу комнату вошла мама, окинула взглядом пачки «законов», приготовленные для продажи и вдруг принялась запихивать их под сестренкину кровать.
- Мама, что ты делаешь? – почти с суеверным ужасом закричала я.
- В городе танки, военный переворот. Если найдут – будет плохо. Ночью вынесем это на помойку…
Мы с сестрой обалдело глазели друг на друга и на маму. Танки? Переворот? Ну раз переворот, то законы, понятно, больше не нужны: новая власть тут же накатает новые. А деньги… наши деньги? Как же они? Как раз денег-то, похоже, больше у нас не будет. Ужас и горе хлынули в меня, точно вода из шланга в пустую бочку. Выходя из комнаты, мама, между делом, сказала:
- По радио передали… На Форосе арестовали твоего деда и отца тоже.
Тут надобно сделать отступление. Мой дед, не подозревавший о моем существовании, занимал тогда в Кремле важный пост и числился фактически вторым человеком в государстве. То есть, по происхождению я была почти что принцесса крови. Правда, незаконнорожденная. Узнав, что родичей арестовали, я испытала сложные чувства. Конечно, плохо, когда кого-то кидают в застенок. Но и незнакомый дед, и отец, с которым я познакомилась двадцать лет спустя, были для меня даже не людьми, а некими абстрактными вещами. Я их не знала – и, следовательно, не любила. А деньги… какой же дурак не любит деньги? Нет, я почти плакала…да и не совсем почти, если честно. Сестренка уселась на мою кровать:
- Ты плачешь потому, что твоих папу и дедушку расстреляют танками?
Я ответила язвительно, я терпеть не могла сентиментальных людей:
- Я плачу оттого, что плакали наши денежки… Из танков разве расстреливают? Эх ты, шмакодявка! Танковый снаряд – он знаешь, сколько стоит? У этих повстанцев, чтоб им повылазило, денег на всех не хватит.
Я отвернулась и стала одеваться.
- В город все-таки надо выбраться… Танки посмотреть и вообще.
- А ты возьмешь меня с собой? – сестренка засуетилась возле стула с одеждой.
- Нет. Война – не детское дело. Сиди дома, а я вернусь и расскажу тебе про танки.
Она всхлипнула, но смотрела печально и понимающе. Потом вдруг спросила:
- А оружие?
Да, оружие, как это я забыла? Из оружия у меня имелся игрушечный маузер и настоящий перочинный нож – одно лезвие в нем было сломано, но я всем говорила, что это никакое не лезвие, это кровосток – разве не понятно? С маузером было солиднее, с ножом практичнее. Кто знает, вдруг в самом деле придется драться с повстанцами? Секунду поразмыслив, я сунула нож в карман джинсов.
- А тебя не убьют? – догнал меня уже в дверях комнаты голос сестры.
«На войне всякое бывает» - хотела ответить я сурово, но почему-то не ответила. Шмыгнула носом от жалости к себе, сказала мягко:
«Ну что ты! Конечно, нет! Я их сама всех убью за то, что с нами сделали. Смотри, какой у меня нож – с кровостоком!»
Ну вот. Так и потеряли мы свой легкий, фартовый заработок. Остается только добавить, что в остальном переворот прошел прекрасно. Было много танков и людей, все вдруг стали дружны между собой и так никого и не расстреляли и не убили, кроме трех несчастных парнишек чуть постарше меня. Парнишки тоже шлялись в тот день по городу и вместо приключений схлопотали по пуле – не повезло. Убитых хоронили как героев. Звучала грустная музыка, выступал Президент и весь город плакал. Мы с сестрой плакали тоже.