Нам долго жить в нескучном этом мире...

Вячеслав Харитонов 2
   Никогда не говорил ему об этом, но уверен, что наша встреча произошла задолго до официального знакомства, когда в начале шестидесятых я с сокурсницами из трикотажного техникума ехал на практику.
   Поэт Волгин (так он представился и таким, кстати, был его псевдоним) держал путь в литинститут имени Горького. Словоохотливый и живой в общении, он вскоре оттеснил на второй план Риту Хвостову, признанную заводилу группы, а, узрев в ней стилягу, тут же сочинил едкую эпиграмму. Он, конечно, был неправ. Детдомовская девочка, Рита сама прокладывала себе дорогу в жизни и самоутверждалась, как могла. Не лишенная талантов, например, очень удачно копировала Эдиту Пьеху. Но и поэт обнаружил умение живо откликаться на ситуацию хлёсткой поэтической строкой и бескомпромиссностью суждений.
   Правда, в те далёкие времена подобный менталитет был преобладающим. Оттенков не признавали: либо белое, либо чёрное.Позднее многие это свойство растеряли. Ульянов же сохранил на всю жизнь. Поэтому и резковаты некоторые его стихи по манере письма и своей публицистической направленности.
   Помнится, как мы с покойным Геной Строевым, бывшим редактором многотиражки  "Комбайн", впервые пришли в городское литобъединение. Ульянов в то время уже работал в редакции и считался чуть ли не мэтром. Тогда он прочёл "Антиоду телевизору":
 
     Всё очень просто - проводок с балкона,
     Трёх медных трубок посвист на ветру -
     И в ограниченном пространстве комнат
     Тревожный мир просвечивает вдруг...

   Мне стихи понравились, а Гена тут же ринулся критиковать "недотянутые места". И, что удивительно, "мэтр" довольно спокойно отнёсся к этому выпаду со стороны "желторотика" и, как потом оказалось, учтя замечания, сделал соответствующие поправки.
   Запомнились и запали в душу многие и многие ульяновские стихи. Одни встречал в газетах и сборниках, другие воспринимал на слух во время многочисленных совместных выступлений перед читателями, радиослушателями и телезрителями, да и в тесной мужской компании.
   Поражали свежесть рифмы и ёмкость слова автора "Стрижей":
 
     Обрыв рыжеват и отвесен,
     У ног его волны ржавы,
     Он из десятков отверстий
     Стреляет в меня стрижами.
 
   Мускулистые, экспрессивные стихи, чем-то напоминающие "Капитанов" Н.Гумилёва, творчеством которого я тогда увлекался.
   Мощная энергетика стихов Ульянова особенно выпукло выступает в его излюбленных образах:
 
     Пулемётной строкой по асфальту
     Простучали взахлёб каблуки.
                ("Актриса");

     Леса насквозь прошивает
     Трассирующая листва.
             ("Осенние берёзы").
 
   Вот как он рассуждает о творчестве:
 
     Я просто паписал бы, что синеют
     За лесом очертания вершин...
     Но только не в чести прямолинейность
     В наш век кибернетических машин.

     И возникает дерзкое желанье
     Так написать, чтоб всё наоборот!..
     Но Жигули остались Жигулями
     И Волга в ту же сторону течёт...
                ("На рыбалке").
 
   Возможно, с этого и начинается поворот в его творчестве, когда эффектность уходит и отдаётся предпочтение естественному ходу мысли и пастельным краскам:

     Как осень сдержанна в тонах!
     И тёплый холст её умерен.
     И мы стоим в недоуменье,
     И что-то так тревожит нас.
                ("Вступая в осень").

   Всё органичней и ощутимее входят в его стихи темы малой Родины:
 
     Окно рябит зеркальными росинками,
     У горизонта чёрточка осин...
     И тёплый снег над сёлами российскими,
     Над тысячами крошечных Россий.
                ("Зимний путь");
 
   своего места в мире:
 
     Заповедный запах разнотравья
     На речную падает струю.
     Я стою и чувствую, что с краю,
     Где-то с краю я пока стою.
     ("Сладок дым последней сигареты").
 
   Но, если честно, то "с краю" поэт никогда не был и своих жизненных позиций, не в пример многим другим, не менял. Взять хотя бы небольшое стихотворение "Перевёртышам", характеризующее его отношение к подобным людям:
 
     Устройтесь, ребята, на этой земле,
     Как вам подсказала природа...
     Меня не берите: в сей горестной мгле
     Я просто не вашего рода.
 
   Можно до бесконечности цитировать говорящие сами за себя поэтические строки А.Ульянова, рассуждать о глобальности его мироощущения. Не зря он как-то обронил:
 
     Я вечно был и вечно буду я...
 
   Для меня он был учителем и соратником по журналистскому и поэтическому цеху, и просто своим человеком - Николаичем. Но как хочется отбросить это "был"   
и сказать - есть! И взглянуть на него его же глазами:
 
     Вот человек. Он светел и высок.
     Идёт, как бог, он сквозь людское море,
     Не ведая о том, что чьё-то горе
     Ему уже прицелилось в висок.
 
   К сожалению, эти строки, опубликованные ещё в 1975 году, оказались пророческими. Горем, прицелившимся в его висок, стала серьёзная болезнь жены, окончательно подкосившая поэта, перенёсшего уже два инфаркта. Сердце, так полно вмещавшее весь мир, не выдержало. А ведь в эти дни ему было бы всего лишь 60.
 
   Литературное приложение к газете "Красное Приволжье" за 13 сентября 1997 года.
   Газета Союза литераторов России "Слово" за апрель 1998 года.
   Эта же статья, но уже под заголовком "... что чьё-то горе Тебе уже прицелилось в висок" опубликована в газете "Волжские вести" за 19 сентября 1997 года.